Джип ухмыльнулся:
– На закате того дня, когда мы отплыли. Они и не успеют тебя хватиться.
Я разинул рот, но Молл только коротко рассмеялась:
– Недаром он зовется Штурманом. Во Времени для него существует совсем немного мелей.
Я удивленно покачал головой. Клэр, по-прежнему принимавшая все как должное, только прыснула и потянула меня за собой к трапу. Смеясь и легко подпрыгивая под музыку Молл, она повела меня за руку вниз на палубу. Я шел не оглядываясь. Но у дверей моей каюты я заколебался, вглядываясь в ночь. Там, далеко впереди, прямо над горизонтом – была ли эта чуть более темная полоска первым признаком земли или просто очертаниями темного облака? Что бы там ни было, она висела там, как граница между морем я небом или барьер между широким миром и узким, между многими снами и единственным холодным пробуждением. И я вдруг испугался ее, испугался, что мне вновь придется пересечь темный барьер и ступить в объятия стен гавани, дающих укрытие и заключающих в темницу одновременно. Там я снова мог обрести свою надежную гавань и никогда не покидать ее, крепко врасти корнями в грязь. А все моря мира, все бесконечные океаны времени и пространства будут биться между берегом и тенью, оставаясь всего лишь ширью воспоминания, мне недоступного. Я боялся вернуться домой.
Но тут Клэр потихоньку открыла дверь и потянула меня внутрь.
Почему бы и нет? Если она скоро забудет… если я тоже могу забыть, кому из нас станет от этого хуже? Мы заработали свой праздник, а я – свой первый урок жизни. И любви; у меня было время, чтобы немножко отдаться и этому. Достаточно времени – до утра.
КОНСИСТОРИЯ ИЗ ЛОНДОНСКОЙ КНИГИ НАКАЗАНИЙ
ЯНВАРЯ 27, 1612 ГОДА
ЦЕРКОВНЫЙ СУД ПРОТИВ МЭРИАМ ФРАЙД
В означенный день и указанное место юная Мэри явилась самолично и прямо здесь добровольно призналась что давно уже и часто посещала все или многие недозволенные и порочные места в нашем Городе, а именно: в мужском обличье появлялась в питейных заведениях, Тавернах, Табачных лавках и театрах дабы лицезреть пьесы и действа, и сама лицедействовала тому уже в продолжении трех четвертей года в мужском облачении, сапогах, с мечом на поясе… И так же сидела она на сцене выставляя себя на публичное обозрение всех лиц там присутствовавших в мужском обличье, и играла там на лютне и распевала песни…
И также имела она обыкновение якшаться с важно расхаживающими бандитами и распутниками, то бишь грабителями, срезающими кошели, и безбожными пьяницами, и прочими лицами, имеющими дурную репутацию и самого вызывающего поведения, с коими она к вящему стыду особы своего пола часто (по ее собственным словам) тяжко пила и одурманивала голову хмельными напитками.