Он остановился у двери, которая вела в музыкальную комнату. Лайза должна была пройти через эту дверь. Он оперся о столб, который был обвит плющом. Через стеклянную крышу светила луна, освещавшая оранжерею, и придавала орхидеям серебристый оттенок. Он ходил по гравию, задевая камешки ботинками. Должно быть, Лавдэй рассердится на него за то, что он поцарапает их. Минуты бежали. Его начинал раздражать тяжелый запах тропических цветов. Он жаждал запаха лимона.
Он подошел к орхидеям и дотронулся до листа одной из них. Орхидеи, род Орги, от греческого слова «оргия»… Вполне подходящий намек на то, что здесь должно скоро случиться.
Он вытащил часы из кармана, покосился на них и сразу понял, что она уже опаздывает.
«Черт побери! Она и не думает приходить. Проклятье, проклятье!»
Он с досадой думал о ней, и его тело также болезненно реагировало на это. Боже, неужели он должен страдать еще одну ночь из-за нее?! Черт побери, она прекрасно знала, что в действительности он не посмеет прийти к ней в комнату. Она знала, что он не тот человек, чтобы так поступить.
Она блефовала, пообещав прийти. Проклятая, упрямая, соблазнительная… Она извела его, она довела его до безумия, а затем сбежала, бросив на полпути. «Боже, как ненавижу женщин!»
Он отошел от столба и сделал два шага. Задел ногой камень, затем налетел на что-то твердое. И вдруг он услышал, что что-то падает, и увидел перед собой неизвестно откуда появившийся кол, об который он ударился. Удар пришелся прямо по лбу.
Джослин застонал от боли. Он приложил руку ко лбу и выругался. И вдруг услышал хихиканье и увидел, как чья-то рука в перчатке поднимает валяющийся на гравии кол.
Лайза Эллиот подошла к Джослину, держа его в руке. Это была подпорка для деревьев. Джослин потрогал голову, затем нос, проверяя, не разбил ли их. Она смеялась.
Глядя на нее поверх руки, он резко сказал:
— Ведь это же больно, вы такая бесчувственная! Не смейте смеяться!
Лайза тем временем подперла каучуковое дерево, но смех не оставлял ее. Она все никак не могла остановиться. Наконец-то ей удалось заставить себя быть серьезной.
— Ох, ох, дорогой, очень больно? — говорила она, глядя на него то ли с насмешкой, то ли с сожалением. Засмеявшись, она опять прикрыла рот.
Джослин взглянул на нее. Чувствуя боль в носу и на лбу, он стиснул зубы; ее хихиканье походило на издевательство.
— Вы думаете, это смешно, да? — пробормотал он. — Я покажу вам, как смеяться надо мной, вы упрямая маленькая мошка!
Она прекратила смеяться, повернулась и направилась в сторону музыкальной комнаты. Он устремился за ней, догнал ее, обхватил ее рукой за талию. Затем он поднял ее, прижав к себе, и вернулся с ней на прежнее место.