В углу на диване сидела Мирина Анжелини в своем траурном облачении. Уитни подошел к ней, взял за руку, что-то сказал и вышел, бросив на Еву предупреждающий взгляд.
— Мисс Анжелини, — обратилась к ней Ева, — я знала вашу мать, работала с ней и всегда ею восхищалась.
— Как и все, — ответила Мирина слабым голосом. Ее темные, почти черные глаза смотрели в пустоту. — Кроме убийцы. Прошу извинить, но, боюсь, я мало чем смогу вам помочь, лейтенант Даллас. Меня уговорили принять транквилизаторы. Я с трудом переношу происходящее.
— Вы были близки с матерью?
— Она была самой замечательной женщиной из всех, кого я знаю. Как я могу держать себя в руках, когда такое случилось?
Ева подошла к Мирине поближе и села на один из стульев.
— Я отлично понимаю ваше состояние.
— Отец хочет, чтобы мы публично демонстрировали свою выдержку. — Мирина отвернулась к окну. — А я его подвожу. Отцу всегда так важно, чтобы все выглядело пристойно…
— Ваша мать много для него значила?
— Да. Они были очень тесно связаны — и семьей, и работой. Развод ничего не изменил. Он страдает… — Мирина судорожно вздохнула. — Скрывает это, потому что гордый, но страдает. Он любил ее. Мы все ее любили.
— Мисс Анжелини, расскажите о вашей последней встрече с матерью. О чем вы говорили, в каком она была настроении?
— За день до ее смерти мы болтали не меньше часа. Обсуждали свадьбу… — У нее по щекам покатились слезы. — Я прислала ей эскизы костюмов — для невесты, для матери невесты… Это модели Рэнделла. Мы разговаривали о них. Вам, наверное, это кажется пошлым? Последний раз я говорила с матерью… о нарядах!
— Это совсем не пошло. Наоборот, очень мило и трогательно.
— Вы правда так думаете?
— Да.
— А вы с матерью о чем разговариваете?
— У меня нет матери. И никогда не было.
Мирина удивленно взглянула на нее.
— Как странно… И как же вы справляетесь?
— Я… — Разве можно объяснить то, что просто есть, и все? — У вас это наверняка будет иначе, мисс Анжелини, — мягко сказала Ева. — Когда вы говорили с матерью, не упоминала ли она о том, что кто-нибудь или что-нибудь ее беспокоит?
— Нет. О ее работе мы вообще редко разговаривали. Право меня никогда особенно не интересовало. Мама очень радовалась тому, что я скоро прилечу, мы много смеялись… Я прекрасно знаю, какой она представала перед публикой, но это был профессиональный имидж. В жизни она была гораздо… гораздо мягче, раскованнее. Я шутила по поводу Джорджа, говорила, что Рэнделл может сделать подвенечное платье и для нее…
— А как она на это реагировала?
— Смеялась вместе со мной. Мама вообще любила смеяться, — произнесла Мирина почти сонным голосом: видимо, транквилизаторы начали действовать. — Она сказала, что ей огромное удовольствие доставляет быть матерью невесты и совершенно не хочется становиться невестой самой. Она прекрасно относилась к Джорджу, думаю, им было хорошо вместе. Но, кажется, она его не любила.