— Я, конечно, могла бы разбудить его и вытащить из постели… — Она задумалась. — Но только для того, чтобы доставить себе удовольствие. Ладно, пусть подо ждет до утра. Мы проверим стройплощадку и посмотрим, нет ли там следов крови Тины Кобб. Потом я опрошу Уиттьера-старшего, найду его мать и тоже задам ей несколько вопросов. Они могли принимать в этом участие. А Тревора трогать не стоит, пока я не сведу концы с концами.
— Ты можешь сводить концы с концами и лежа. Ева хотела заспорить, но у нее слипались глаза.
— Молчи, зануда… Мне нужно позвонить членам своей следственной бригады и сообщить, что совещание переносится с восьми на семь часов.
— Позвонишь утром. Во-первых, это легче. Во-вторых, более гуманно.
— Да, но приятнее сделать это сегодня, — возразила Ева, когда Рорк взял ее за руку и потащил к двери. — Если я разбужу их сейчас, им придется приложить не малые усилия, чтобы уснуть снова. А если утром, то они недосчитаются всего одного часа сна.
— Лейтенант, вы просто чудовище!
— Да. И горжусь этим.
Ева спала, но ее мозг продолжал напряженно работать. Отец и сын, убийство и алчность, кровь на сверкающих камнях… Есть наследство, от которого невозможно спастись, как бы быстро и далеко ты ни бежал.
Она видела себя. Ребенка без матери, которая могла бы защитить свое дитя, как это сделала мать Крю. Спрятать ее или прикрыть щитом было некому. Как всегда, она видела себя, одну в ледяной комнате, залитой кровавым светом от вывески, мигавшей, мигав шей, мигавшей на соседнем доме.
Когда он входил, она всякий раз ощущала во рту рез кий металлический привкус. Привкус лютого страха. Бодрствовавшая частица ее воспаленного мозга пони мала, что дети не должны бояться своих отцов. Но этот ребенок не знал ничего, кроме страха.
Рука отца жалила, как змея, но остановить его бы о некому. Некому было вступить с ним в схватку. Не кому было защитить девочку, когда он раздирал ее и внутри, и снаружи. Никто не слышал ее криков, никто не умолял его остановиться.
Не надо, не надо! Пожалуйста, пожалуйста, больше не надо! Хватит!
Никто не прибежал к ней на помощь, когда ее рука хрустнула, как веточка под ногой неосторожного пеше хода. Она была одна. Она — и нож.
Ева ощущала кровь, которая струилась по ее рукам; ощущала, как дернулось его тело, когда она вонзила в него клинок. Видела себя, пахнувшую кровью, покрытую кровью, купавшуюся в крови, как зверь, который убил свою жертву. И даже во сне ощущала безумие этого зверя, начисто лишенного человечности. Она рычала и раз за разом вонзала в него нож.