* * *
В тот самый день, когда сэр Роберт Котрелл оплатил свое непреднамеренное посещение мистера Ричарда Свинтона, в полуденный час можно было заметить открытый фаэтон, запряженный парой элегантных пони с роскошными гривами и хвостами, двигавшийся по Парк-лану и остановившийся перед одним из самых роскошных особняков, принадлежащим аристократу самого высокого положения.
Вожжи были в руках джентльмена, который, как видно, умел управлять лошадьми; с другой стороны экипажа сидела леди, в то время как мальчик-лакей в сапогах с отворотом и пуговицами стоял сзади.
Хотя джентльмен был молод и красив, так же как и леди, а лакей тщательно исполнял свою роль, тем не менее наметанный глаз по внешнему виду ливреи мог распознать во всем этом не более чем спектакль, специально разыгрываемый по случаю.
Все это было нанято Ричардом Свинтоном, поскольку именно он держал сейчас кнут, а его жена была привлекательной леди, обращавшей внимание на экипаж.
Пони подъехали и были остановлены с тем расчетом, чтобы фаэтон оказался прямо под окнами гостиной особняка знатного аристократа.
В этом и заключалась идея представления.
Лакей, спрыгнув с повозки, словно кузнечик, скользнул к двери, позвонил в звонок и спросил, дома ли хозяин.
Его Светлость были дома.
— Возьми вожжи, Фан, — сказал Свинтон, выходя из фаэтона. — Держи из натянутыми, так, чтобы не позволить пони сдвинуться с места, где они сейчас стоят, ни на дюйм!
Без того, чтобы постигнуть смысл и цель этого распоряжения, Фан обещала его исполнить.
Воспоминания о том, как ей неоднократно приходилось уступать насилию со стороны мужа, весьма способствовали ее беспрекословному повиновению.
Сказав это и передав вожжи, бывший гвардеец подошел к двери, представил свою визитную карту и прошел в гостиную.
Помещение, в которое прошел мистер Свинтон, было комнатой-приемной большой квартиры, обставленной в роскошном стиле.
На некоторое время он был предоставлен самому себе: лакей, исполнявший обязанности привратника, ушел передать его визитную карту.
Его окружали дорогие декорации — предметы старины и роскоши, — отражавшиеся в многочисленных зеркалах, окружавших со всех стороны комнату и простиравшихся от пола до потолка.
Но мистер Свинтон не обращал внимания ни на дорогие вещи, ни на зеркала, их отражавшие.
Предоставленный на несколько мгновений самому себе, он скользнул к одному из окон и направил взгляд на улицу.
— Это должно сработать, — пробормотал он, довольный собой. — Все на месте, и Фан — разве она не венчает картину? Ей-Богу! Она прекрасно выглядит. Никогда в жизни не видел ее более прекрасной! Если Его светлость бросит взгляд на нее, я получу это назначение! Милая Фан! Я заработал на тебе этим утром пять фунтов. Твой взгляд на вес золота или его денежного эквивалента. Не опускай свою прекрасную головку, мой цыпленок! Пусть увидят свой прекрасный лик сквозь окно! Сделай так, чтобы тебя заметили, и, как мне известно, тебя оценит знаток! Ха! Ха! Ха!