Стало зябко, и он спрятал ладони в рукава. Он мог бы зайти в барак, чтобы поспать пару часов в этом тепловатом смраде, но он этого не сделал. У него было слишком неспокойно на душе. Он предпочел сидеть и мерзнуть, и неотрывно глядеть в небо, и ждать, не зная, что уж там такое должно произойти ночью, чего он так напряженно ждет. Он подумал, это как раз то, что сводит с ума. Ожидание беззвучно висело над лагерем, впитывая в себя, все надежды и все страхи. «Я жду, — размышлял он, — а Хандке и Вебер гонятся за мной; Гольдштейн ждет, а его сердце постоянно останавливается; Бергер ждет и боится, что его ликвидируют с крематорской командой еще до нашего освобождения; все мы ждем и не знаем, а вдруг в последний момент отправят транспортом в лагерь смерти».
— Пятьсот девятый, — проговорил Агасфер из темноты. — Ты здесь?
— Да, здесь. В чем дело?
— Овчарка сдохла. Агасфер на ощупь приблизился к нему.
— Она ведь, не болела, — сказал Пятьсот девятый.
— Нет. Спала и не проснулась.
— Помочь тебе ее вынести?
— В этом нет необходимости. Я был с ней на дворе. Она там лежит. Мне просто хотелось кому-то об этом сказать.
— Вот так, старик.
— Вот так, Пятьсот девятый.
Транспорт прибыл неожиданно. Железнодорожное сообщение города с Западом на несколько дней было прервано. После ремонта с одним из первых поездов прибыло несколько крытых товарных вагонов. Их пунктом назначения был лагерь смерти. Однако в результате ночного авианалета железнодорожное сообщение вновь было нарушено. Состав простоял целый день, затем его направили в лагерь Меллерн.
Это были сплошь евреи — евреи со всей Европы: польские и венгерские, румынские и чешские, русские и греческие. Евреи из Югославии, Голландии и Болгарии даже несколько из Люксембурга. Они говорили на дюжине разных языков и большинство едва понимали друг друга. Казалось, что даже идиш не объединяет их, разъединяет. Их было две тысячи, теперь же осталось только пятьсот. Несколько сот лежали мертвые в товарных вагонах. Нойбауэр был вне себя от ярости.
— Куда нам их девать? Лагерь и так переполнен! Кроме того, их переправили к нам неофициально! Мы не сем к ним никакого отношения! Все это какая-то дикая неразбериха! Никакого порядка! И что происходит вокруг?
Он ходил, взад и вперед по своему кабинету. Ко всем его личным заботам добавилось еще это. Его чиновничья кровь бурлила. Нойбауэр не понимал, чего ради так возиться с людьми, обреченными на смерть. Разъяренный, он выглянул в окно.
— Как цыгане со всем своим скарбом расположились здесь перед воротами! Мы что, на Балканах или все-таки в Германии? Может, вы понимаете, что здесь происходит, Вебер? Я лично нет.