– Робби! – заорал он. – Старый обжора! Встать и стоять как полагается! Твои начальники желают говорить с тобой!
– Господи боже мой, – я поднялся. – А я надеялся, что вы не вспомните… Сжальтесь надо мной, ребята!
– Ишь чего захотел! – Готтфрид положил на стол пакет, в котором что-то звякнуло.
– Робби! Кто первым повстречался тебе сегодня утром? Я стал вспоминать…
– Танцующая старуха!
– Святой Моисей! Какое дурное предзнаменование! Но оно подходит к твоему гороскопу. Я вчера его составил. Ты родился под знаком Стрельца и, следовательно, непостоянен, колеблешься как тростник на ветру, на тебя воздействуют какие-то подозрительные листригоны Сатурна, а в атом году еще и Юпитер. И поскольку Отто и я заменяем тебе отца и мать, я вручаю тебе для начала некое средство защиты. Прими этот амулет! Правнучка инков однажды подарила мне его. У нее была голубая кровь, плоскостопие, вши и дар предвидения. «Белокожий чужестранец, – сказала она мне. – Его носили цари, в нем заключены силы Солнца, Луны и Земли, не говоря уже о прочих мелких планетах. Дай серебряный доллар на водку и можешь носить его». Чтобы не прерывалась эстафета счастья, передаю амулет тебе. Он будет охранять тебя и обратит в бегство враждебного Юпитера, – Ленц повесил мне на шею маленькую черную фигурку на тонкой цепочке. – Так! Это против несчастий, грозящих свыше. А против повседневных бед – вот подарок Отто! Шесть бутылок рома, который вдвое старше тебя самого!
Развернув пакет, Ленц поставил бутылки одну за другой на стол, освещенный утренним солнцем. Они отливали янтарем.
– Чудесное зрелище, – сказал я. – Где ты их раздобыл, Отто?
Кестер засмеялся:
– Это была хитрая штука. Долго рассказывать. Но лучше скажи, как ты себя чувствуешь? Как тридцатилетний?
Я отмахнулся:
– Так, будто мне шестнадцать и пятьдесят лет одновременно. Ничего особенного.
– И это ты называешь «ничего особенного»? – возразил Ленц. – Да ведь лучшего не может быть. Это значит, что ты властно покорил время и проживешь две жизни.
Кестер поглядел на меня.
– Оставь его, Готтфрид, – сказал он. – Дни рождения тягостно отражаются на душевном состоянии. Особенно с утра. Он еще отойдет.
Ленц прищурился:
– Чем меньше человек заботится о своем душевном состоянии, тем большего он стоит, Робби. Это тебя хоть немного утешает?
– Нет, – сказал я, – совсем не утешает. Если человек чего-то стоит, – он уже только памятник самому себе. А по-моему, это утомительно и скучно.
– Отто, послушай, он философствует, – сказал Ленц, – и значит, уже спасен. Роковая минута прошла! Та роковая минута дня рождения, когда сам себе пристально смотришь в глаза и замечаешь, какой ты жалкий цыпленок. Теперь можно спокойно приниматься за работу и смазать потроха старому кадилляку…