Мак Кехта молчала. Продолжала держаться за голову, будто страшась, что лопнет черепушка. Вот и молчи. Всё одно, сказать тебе нечего. Не оправдаешься никак.
— Потом мы на лодочках плыли, — вела Гелка дальше. — Чудные такие лодочки. Маленькие, ровно игрушки. А потом рыбина выскочила. Из-под воды. Страшенная. Ротище-то… Во! — раскинула руки, стремясь показать величину поразившей ее воображение пасти.
— Верно, белочка, верно. Это хватун-рыба. У нас ими детей пугают. Не ходи на пруд — хватун-рыба утащит.
— И утаскивала?
— Случалось, — не стал я кривить душой. — Только давно это было. Еще моему отцу его дед сказывал. Теперь их мало осталось, а может, и нет вовсе. И в прудах они не водились.
— Это хорошо. А то я в реку не пойду — боюсь.
— Да она и в реке не водится. Только в Озере. Далеко-далеко, на Юге.
— Постой, Молчун, ты ровно знал всё про рыбу и про лодочки?
— Знал, белочка, знал.
— Как так?
— Я тоже сон видел. И сидом был. В той лодке, что рыба разбила, я сидел.
— Бедненький…
— Ну, уж и бедненький. Это ж во сне.
— Всё равно. Жалко. А Мак Тьорл сказал, что надо быстрее плыть. И никого спасать из воды не стал. А Грайне ту рыбу пуганула мороком…
Что ж такого нужно показать хватун-рыбе, чтоб ее напугать?
— А потом мы к лошадям выбрались. Поскакали. На Север. В это, как его… Уэсэл-Клох-Балэ. У Ройга конь ногу сломал. Его бросили. Эле Утренняя Заря зверюга страшный из седла выбил. Зубы такие длинные. Полруки. Сам рыжий, как дядька Ловор…
— Клыкан. Их, сказывают, тоже сейчас не осталось. Почти…
Убедительно говоришь, Молчун, а веришь сам тому, что сказал? Наверняка клыканы с космачами еще не перевелись. Особенно здесь, в диких землях правобережья.
— Это хорошо. Страсть какой злой. Его пока убили, он еще одного успел покалечить — Ойсина из… не помню.
— Ничего. Не помнишь, и не надо.
— А потом на нас стая стрыгаев слетела. Я раньше про стрыг да стрыгаев в сказках слышала. Ох страшные…
И про стрыгаев не уверен я, что пропали, сгинули. Слишком много раз слыхал про беды, ими чинимые.
— Мак Тьорл обещал их увести… — Гелка запнулась, видно было, что и сочувствует она перворожденному, пожертвовавшему жизнью ради своих сородичей, и ненавидит его же за кровь болгов и за то, что других погибающих братьев выручить не пожелал.
— Мак Тьорлом был я, — глухо проговорил Сотник. — Не скажу, что это красивая смерть. Лучше бы… — не закончил, махнул рукой.
— Выходит, мы все один сон видели, — высказал догадку я.
— Выходит, что так, — согласился пригорянин. Любопытно, а Мак Кехта тоже была в сновидении в этом походе? Уж ей-то не привыкать кровь невинных лить. Сама как…