– Конечно, – тихо ответил Симагин.
– Играть стыдно, потому что чего захотел, то и стало. Но не по-настоящему. А значит, этого и нет. И только ты такой глупый, что притворяешься, будто есть. Сделать не можешь, а только притворяешься. Понимаешь? Я это понял и пошел к тебе.
– Спасибо, Антон. Ты мне очень помог. Правда.
– Вот и хорошо, – сказал Антошка.
Он затрепыхался, и Симагин поспешно выпустил его. Антошка съехал на пол с его колен, взял планетоход и бережно задвинул на прежнее место. Поднялся и вдруг замер спиной к Симагину.
– А ты по нам скучаешь? – напряженно спросил он.
– Очень.
– Я спрошу, ладно?
– Конечно, Антон.
Он помедлил и совершенно чужим голосом спросил:
– Мама меня обманула?
Симагин смотрел ему в спину. Сын ждал ответа.
– Нет, – сказал Симагин. Антошка молчал. – Нет, Антон, не обманула. Она сама верит в то, что говорит. Она больна.
– А ты веришь в то, что говоришь?
– Да.
– А ты здоров? Симагин сглотнул.
– Немножко здоров, – сказал он.
Антон начал поворачиваться к нему и вдруг завозился под курточкой, расстегнул рубашку и достал из-за пазухи скрученную школьную тетрадку с таблицей умножения на задней стороне обложки. Протянул Симагину. Симагин взял. Тетрадка была теплой.
– Я написал рассказ, – проговорил Антон. – Про один неразрешимый вопрос. Я когда вырасту, обязательно стану писатель и решу их все. Я их ненавижу.
– Спасибо, – тихо проговорил Симагин, не решаясь открыть. – А мама... читала?
– Нет. Я же не хочу, чтобы она опять плакала. А знаешь, пап. Если я у тебя останусь, мама ведь за мной сюда придет. А?
– Нельзя так делать, – с трудом выговорил Симагин. Потом они молча ехали в метро. Потом – в пустом трамвае. И тоже молчали, обнимая друг друга. Зажужжала невесть откуда взявшаяся пчела и с размаху ударилась о стекло. Заметалась.
– Глупая, – нежно сказал Антошка. – Все твои сестрички спят давно, а ты что?
Симагин будто собственным телом ощущал боль и отчаяние бессильных, смехотворно легковесных щелчков о непостижимую прозрачную преграду. Он порылся в карманах, вырвал из блокнота листок со старыми формулами и, свернув из него кулечек, поймал пчелу. Попытался открыть окно, но окно, конечно же, не открывалось. Пчела обреченно бесновалась внутри. Приговаривая что-то ласковое и успокаивающее, Симагин подошел к дверям и, когда на остановке они раскрылись, выпустил пчелу. Она косо пошла вверх, мелькнула темным прочерком на фоне освещенных окон и пропала.
Антон восхищенно смотрел на Симагина.
– Она не умрет? – спросил он. Симагин молчал. – Папа! Теперь она не умрет?
– Умрет, – сказал Симагин. – Все когда-нибудь умрут, Антон.