При этих словах Лис взметнул брови. Он пошел за Уотсоном, который требовал внимания, и, проводя чалого мимо Мэдди, спросил:
— Вы имеете в виду вымыться по-настоящему или прикоснуться к вашей шейке этой симпатичной ярко-розовой тряпочкой?
— Если честно, по-моему, последние попытки вести себя цивилизованно провалились! — Она полезла в повозку за полотенцем и мылом, делая вид, что не замечает ошеломленного лица Лиса.
— В таком случае, не откладывайте из-за меня, мисс Эвери. Я буду счастлив подождать своей очереди… если, конечно ваше чувство приличия не покинуло вас до такой степени, что…
— Нет, — вежливо ответила Мэдди, — я отвергаю идею общественного мытья!
Она удалилась, предоставив Лису смотреть ей вслед с оценивающей улыбкой, которую он пытался скрыть от нее. Однако он чувствовал, что получил сдачи, и это вызывало в нем блаженное ощущение. Лис был честным человеком, попавшим в лабиринт тайн, рождающих, казалось, одна другую, но тем не менее ему была нестерпимой перспектива открыть правду Мэдди.
Проводя худой рукой по боку Уотсона, он шептал:
— Я сам не уверен, где правда, не говоря уже о том, что правильно.
Почти отрывая пуговицы, Мэдди сбросила с себя выцветшее платье, нижнюю юбку, чулки и туфли и остановилась на берегу ручья в своей самой старой муслиновой рубашке.
Ощущение сияющего солнечного света на обнаженных руках и ногах было ошеломляюще новым и освобождающим. «Маму это шокировало бы», — невольно подумала она, ощутив, что отсутствие этого препятствия доставляет ей облегчение. Кодекс этикета Колин был выброшен из ее багажа, как шляпная коробка, давно свалившаяся с повозки. Он не имел отношения к ее новой жизни, он только ограничивал ее.
Мэдди рассмеялась вслух, в счастливом изумлении смотря на свои обнаженные руки и ноги и вспоминая колкости Лиса во время ее представления с мылом и тряпочкой предыдущим утром. Просто смешно было бы цепляться за стандарты поведения Филадельфии здесь, в пустыне! Кроме того, ей жарко и она грязная, пришло время навести чистоту.
Делая пробные шаги по усыпанному галькой берегу, Мэдди опустила взгляд и увидела свою полную грудь сквозь тонкую ткань рубашки. Ее охватил ужас, потому что ее ярко-розовые соски ясно просвечивали при полном дневном свете. Она остановилась и взяла себя в руки. Улыбнувшись, она подумала, что сейчас она пребывает где-то между прошлым и будущим, между пристойной леди, которой воспитала ее мать, и живой, страстной женщиной, которая пробуждалась в ней с каждой минутой. Мэдди с трудом подавила тревогу, угрожавшую удержать ее, и позволила себе плыть по неумолимому потоку своей судьбы.