Лис взял газету и выгнул бровь:
— А мне иногда жаль, что я умею.
Он подождал, пока перед ним поставили две чашки кофе, лепешки и пирожки с мясом, и только тогда развернул газету. Лис медленно поглощал завтрак и печатное слово.
Среди возвышенных сообщений о местных новостях находилась колонка хроники. Казалось, больше всего фактов и слухов было собрано относительно гибели Кастера и 225 человек из Седьмого Кавалерийского полка. Лис знал, что рота «С» была среди тех, кто сражался и погиб с Кастером. Майор Рено и капитан Бентин, командующие другими батальонами, пошли другими дорогами и повстречались с индейцами, как сообщала газета. Кастер проследовал вперед и, по-видимому, решил атаковать без подкрепления.
Сообщалось, что битва сопровождалась отвратительно-жестокими увечьями, и «Пионер» заключал:
«Есть только одно решение индейского вопроса. Враждебные сиуксы должны быть истреблены, а белых, продающих им боеприпасы, надо вешать везде, где их только найдут. Пусть правительство призовет бригаду Черных Холмов и пошлет ее на поле боя».
Лис положил вилку и оттолкнул тарелку. Он продолжал читать отчеты о последних рейдах, совершаемых бандами противника в такой близости от Дидвуда, что горожан предупреждали, чтобы они прекратили без нужды стрелять из своих винтовок и пистолетов. «Берегите ваши боеприпасы, ребята, — советовала газета, — пока обстановка не станет более мирной в части индейского вопроса».
Вздохнув, Лис откинулся на спинку стула и еще немного пощипал завтрак. В его голове мелькали картины утра двадцать пятого июня, когда он покинул полк, людей, которые теперь лежали на склонах холмов Монтаны, Каспера, вопящего: «Я сотру с лица земли всех индейцев континента с помощью Седьмого Кавалерийского полка!» Разве не предупреждал Кровавый Нож, разведчик: «Впереди больше индейцев, чем у нас пуль…»
При этих воспоминаниях по спине Лиса пробежал холодок. Кровавый Нож тоже погиб, сообщал «Пионер». Он был с Рено в относительной безопасности и все же получил в лоб шальную пулю сиуксов. Лису снова захотелось назад, в комнату Виктории, где бы он мог убежать в свое одиночество. Ему хотелось задуть эти мысли, как пламя свечи. Вопросы этики и тот факт, что Кастер приказал ему покинуть полк, казались ему неуместными. Он просто не мог стряхнуть с себя чувство вины.
Поднявшись, Лис заплатил и направился к выходу. В дверях он почти столкнулся с молодым человеком, похожим на банкира с Восточного побережья: в коричневом сюртуке, двубортном жилете, безупречной белой рубашке и тонких желтовато-коричневых брюках. Когда Лис пробормотал слова извинения, лицо человека загорелось радостью.