Кейн перестал ходить, сел, сделал последнюю затяжку, щелчком выбросил окурок в зарешеченное окно и так же резко выбросил Натали Валланс из головы. Несколько минут спустя он уже спал.
* * *
А Натали не спалось, и не впервые. Вот уже месяц, как ночами ей удавалось заснуть лишь после нескольких бессонных часов. Месяц — с той ночи в “Испанской вдове”.
За всю свою жизнь Натали ни разу никого намеренно не обидела. Разумеется, как то свойственно любому смертному, у Нее бывали просчеты, но никогда она не совершила ничего такого, что приходилось бы таить от других — то есть ничего по-настоящему постыдного. И вот теперь это случилось. Теперь у нее была мрачная тайна. Уже и это было плохо, но утром произошло то, что сделало ее жизнь поистине невыносимой.
Поднять взгляд, заглянуть в глаза обвиняемого и узнать — о Боже, узнать его! — а потом выслушать обвинения в разврате и лживости!
У Натали вырвался стон стыда. Все, в чем Кейн Ковингтон обвинил ее, правда! Онa именно такая, какой он ее видит. Приличная женщина, невеста достойного человека, она вела себя как развратница в объятиях негодяя, убийцы, и Бог наказал ее, снова сведя их вместе, дав возможность Заново прочувствовать совершенный проступок.
Натали закрыла лицо руками. По крайней мере об одном преступлении Кейна Ковингтона ей известно: он выстрелил в Джимми Рея Лезервуда и убил его наповал июльским днем неподалеку от Клауд-Уэста, ее собственного ранчо. В то время она находилась в Санта-Фе, в гостях у Метаки, временно передав свой пост выездному судье. Она и понятия не имела о выстреле в горах.
После того как патруль вызволил ее из “Испанской вдовы”, Натали вернулась в Клаудкасл и узнала про убийство. Ей и в голову не пришло, что его совершил человек, с которым она разделила ночь греха. Эшлин упомянул имя Кейна Ковингтона, но тогда оно ничего для нее не значило.
Еще долго Натали лежала, мучая себя воспоминаниями, пока сон наконец не сжалился над ней и не помутил смятенные мысли. Однако едва задремала, как ей привиделся приговор, вынесенный ею самой. Он касался Кейна Ковингтона, и там черным по белому стояло “смерть через повешение”.
Обливаясь холодным потом, Натали села в постели. Перед ней стояло лицо обвиняемого — красивое лицо с яркими голубыми глазами. Выходит, по ее милости они закроются навсегда?
— Боже милосердный! — вырвалось у нее. — Насколько тяжкой должна быть вина, чтобы я могла сломать жизнь человеку?!
На другое утро, ровно в девять, массивные часы в деревянном футляре завели тихий перезвон.
Натали сидела за столом у себя в кабинете, уже облаченная в черную судейскую мантию, все с тем же тугим узлом на затылке — лишь ему удавалось укротить своенравную гриву ее волос. Перезвон часов заставил Натали встрепенуться. Помедлив самую малость, она решительно поднялась из-за стола.