Уважительно так сказал, без понтов. Чувствовалось, что учительница химии пользуется в школьном коллективе авторитетом.
– Спасибо, Вовчик, – Зоечка взяла Бурова под руку, и они, заплатив входные, окунулись в сверкающее великолепие переполненного ночного клуба. Фед Федыч не подвел и сразу же организовал им столик, как и требовалось, двухместный и в сторонке. Так что поначалу все было замечательно – французский коньячок мягок, испанский шоколад – горек, зеркальный шар под потолком – цветист, двусмысленные позы стриптизерш волнительны и сексуальны. Однако где-то через час раздались крики, и в зал ворвались пьяненькие, короткостриженые россияне. Человек примерно двадцать пять, этаким поддатым кадрированным взводом. Действуя напористо и умело, они принялись сдвигать уже накрытые столы, а всех обиженных и недовольных вырубать хорошо поставленными ударами. Вот пухленький Фед Федыч получил в лицо за наглые разговоры о каких-то там “входных”, вот Вовчик со товарищи рванулся ему на выручку и тут же залег под градом зуботычин. Шум, гам, мат, звон бьющегося стекла.
– Солнце мое, иди-ка ты пописай, – Буров улыбнулся Зоечке, но получилось как-то страшно и совсем не весело. – Подыши, почисти перышки. Я недолго. Ну, живо.
Он уже все прокачал. Это ребятки из ФСО пожаловали, мало им беспредела в “Анжелике”. А что, взводом можно и покуролесить, показать себя во всей красе. Коллектив – это сила. Конечно, можно было встать и уйти вместе с Зоечкой, но чтобы ему, спецназу и профи, и зассать? Да еще перед кем, перед этими педерастами гнойными? Ох, не надо было, видно, пить Бурову коньяк, сразу заиграла в его жилах кровь, буйная, горячая, запорожских казаков. А кроме всего прочего, в одном из комитетских он узнал паскуду, пнувшего в живот пожилую женщину у “Анжелики”, – как ни закрывай рожу маской, биомеханику движений не изменишь. А Буров очень не любил, когда пинают в живот женщин…
Проводив взглядом Зоечку, он налил коньячку, невозмутимо пригубил и стал ждать. Ждать пришлось недолго.
– Хорош, папа, посидел, – подскочил какой-то широкоплечий, крепко ухватился за стол, с силой потянул и тут же отпустил – Буров пепельницей раздробил ему палец, от души промыл коньяком глаза и вырубил ударом в солнечное.
– Ты чего? – тут же рванулись к нему двое, и залегли с разрывом по времени, правда, секундным – одному блюдечко попало в кадык, другой нарвался пахом на ножку стула.
– А ну стоять! Руки! – кто-то подскочил, выхватил “Удар” – барабанную пушку калибром 12, 7, дробовым зарядом из которой можно запросто отстрелить человеку ногу. Солидный аргумент. Только не для Бурова – мигом извернувшись, он забрал у нападающего ствол, да не просто так, а сломав ему палец, взялся за оружие поудобнее и одним движением добавил к пальцу раздробленную ключицу и скулу. Потом хорошим выстрелом уронил зеркальный шар атакующим на головы, зашвырнул кому-то в рожу дымящийся “Удар” и, отмечая путь отхода разрухой, стремительно подался на выход – что, суки, взяли?