Я комментирую документы, относящиеся к довоенному и по сравнению с другими «мягкому» лагерю. А как же было в других лагерях начиная с 22 июня 1941 года?
Прежде чем перейти к другой группе подлинных документов, расскажу о своем личном опыте. 22 июня 1941 года застало меня на Первом лагпункте Устьвымлага НКВД. И уже через день-два мы стали объектом распорядительности, намного опередившей оперативность несколько растерявшегося высшего военного командования страны. Наши начальники, хотя и не были ни героями гражданской войны, ни маршалами и командармами, – не растерялись. На военную ситуацию они откликнулись так быстро, что я полагаю, что все эти мероприятия были разработаны задолго до начала войны и хранились в надлежащих сейфах с указанием, когда вскрыть и ввести в действие пакеты с грифом «совершенно секретно».
Через 2-3 дня была прекращена радиотрансляция из Москвы и сняты все репродукторы. Было объявлено, что прекращается всякая переписка с волей, поступление какой-либо иной почты, запрещается получать посылки. Рабочий день удлиняется до 10-12 часов, выходные дни отменяются. Повышаются нормы, снижается котловое довольствие. Отказ от работы уже не карается обычным и привычным «кондеем» – карцером, а приравнивается к контрреволюционному саботажу, караемому по ст. 58-14 смертной казнью. Я не могу поверить, что авторы всех этих «оборонных» мероприятий были абсолютные и патологические кретины. Это были обычные воспитанники системы, построенной на вере, что все можно решить с помощью таких мер, как «запретить», «указать», «выявить», «привлечь к ответственности», «принять меры»… По тому, что именно эти слова и до сих пор составляют заключительную часть множества важнейших документов, можно судить, что Система жива!..
И вот к началу осени первого военного года все эти мероприятия стали давать свои зловещие плоды. Начальники не понимали одного: они не могут усилить границы сопротивляемости человеческого организма. И все они были настолько развращены безграничными возможностями замены одних зеков, выбывших «по литеру В», другими, что не учли: война лишила их этих возможностей. Ну, первое время, сразу же после начала войны, быстро разгружались все тюрьмы в западной части страны. Кого убивали, а остальных быстро разгоняли по лагерям. Но эти резервы были незначительными по сравнению с тем, что с каждым днем увеличивалось количество людей, уже не могущих не только что на работу в лес пойти, а доползти из барака до вахты. Конвой отказывался принимать таких «доплывших», потому что они задерживали движение арестантской колонны, а то и запросто могли упасть на землю, а дальше что с ним делать? Пристреливать? Таких указаний еще не давали, да и что с трупами делать там, в лесу?