Отдохнувший, в сухой одежде, закутанный в теплую шинель, Джованни Дрого, глядя на далекие огоньки, испытывал даже что-то вроде зависти, а в это время Ангустина, весь покрытый смерзшейся снежной коркой, собрав последние силы, разгладил свои мокрые усы и старательно расправил складки шинели – но не для того, чтобы поплотнее закутаться в нее и согреться, нет, у него было иное тайное намерение. Капитан Монти удивленно смотрел на него из своего укрытия и никак не мог взять в толк, что делает Ангустина. Где-то он как будто уже видел очень похожую сцену, но где именно – вспомнить не удавалось.
В одном из залов Крепости висела старинная гравюра, на которой была изображена смерть князя Себастьяно. Смертельно раненный князь лежал в лесной чаще, опираясь спиной о ствол дерева и склонив голову чуть набок, а его плащ ниспадал с плеч эффектными складками; во всем этом не было ничего от жестокой, физически отталкивающей картины смерти, и никого не удивляло, как это художник сумел передать благородство и изящество своего героя даже в такой ситуации.
Да, Ангустина – бессознательно, конечно, – добивался сходства с князем Себастьяно, получившим смертельную рану в глухом лесу.
Правда, у Ангустины не было таких сверкающих доспехов, как у князя, у ног его не лежали окровавленный шлем и сломанная шпага. Опирался он не о ствол дерева, а о твердый валун; не последний луч солнца падал ему на лицо, а всего лишь слабый свет фонаря; но положение рук и ног, складки шинели, выражение смертельной усталости на лице были точно такими.
По сравнению с Ангустиной и капитан, и сержант, и все остальные солдаты, куда более крепкие и бравые, казались друг другу грубыми, неотесанными мужланами. А в душе Монти, как ни странно, шевельнулось даже чувство глухой зависти.
Снегопад прекратился, ветер жалобно завывал среди скалистых утесов, кружил ледяную пыль, колебал язычки пламени за стеклами фонарей. Ангустина, казалось, ничего этого уже не сознавал и лежал неподвижно, откинувшись на камень и не сводя глаз с далеких огней Крепости.
– Лейтенант! – снова попытался взбодрить его Монти. – Лейтенант! Ну же, идите сюда, под выступ, там вам не выдержать, вы замерзнете. Идите, тут Тони соорудил что-то вроде навеса.
– Спасибо, капитан, – едва слышно прошептал Ангустина и, поскольку говорить ему было очень трудно, слегка приподнял руку, давая понять, что для него теперь это не имеет значения, что все это совершенные пустяки.
(Наконец предводитель призраков сделал повелительный жест, и Ангустина с обычным своим скучающим видом перешагнул через подоконник и грациозно опустился в паланкин. Заколдованный экипаж мягко тронулся с места.)