Лариска обреченно кивнула и записала что-то в блокнот. На столе у прокурора зазвонил телефон. Прокурор снял трубку, отрывисто проговорил:
— Да! Слушаю! — коротко бросил в трубку несколько междометии и припечатал ее к аппарату, одновременно черкнув что-то на листке бумаги и подвинув этот листок к Кочетовой.
— Хорошо, что вы еще не ушли, — обратился он к Лариске. — Это из городской звонили, из управления общего надзора. Старший прокурор жалуется, что у знакомых его, перед домом, траншею какую-то копали и, видимо, задели телефонный кабель. Траншею потом зарыли, а телефон у них так и не работает. Вы уж разберитесь, пусть траншею раскопают и посмотрят, что там с кабелем, вот адрес.
Лариска снова кивнула и застрочила в блокноте. Я краем глаза заглянула ей через плечо; там торопливым Ларискиным почерком было написано: «Канава — закопать. Траншея — раскопать»…
Наконец Лариска была отпущена с аудиенции, и я поежилась, ожидая, что вот сейчас суровый прокурор примется за меня. Моя проблема с психом показалась мне вдруг такой незначительной на фоне грядущих раскопок канав и траншей, что я устыдилась. Но прокурор, видимо, уже истощил свои душевные силы на ниве общего надзора; взяв у меня рапорт, он пробежал его глазами и милостиво кивнул, — свободна, мол.
— Поторопите Горчакова, — кинул он мне вслед.
Я вылетела из прокурорского кабинета, не веря своему счастью, и прислонилась к притолоке с наружной стороны двери, чтобы перевести дыхание. Интересно, почему этот новый начальник оказывает на меня такое… как бы это выразить… парализующее действие? На меня, пережившую столько дворцовых переворотов и катаклизмов, уже научившуюся спорить с начальниками, а если убедить их не удавалось — то все равно поступать так, как я считаю нужным. Да что там, я даже говорить научилась все, что хочу, а это будет покруче, чем поступать на свое усмотрение, вопреки воле начальства. Я знаю, кое-кто из моих коллег умеет плевать на политические интересы и делать все по закону, несмотря на толстые намеки руководящих товарищей, однако если требуется просто сказать то, что думаешь, у них сразу горло перехватывает.
Рядом со мной кто-то шумно вздохнул; скосив глаза, я увидела Лариску, притулившуюся в самом углу приемной. Она грустно смотрела в свой блокнот.
— Маш, — позвала она слабым голосом, — ты не помнишь, я правильно записала? Канаву закопать, траншею — раскопать? Или наоборот?
Я присела рядом с ней и приобняла ее за плечи.
— Лариска, зачем тебе все это надо? «Траншею закопать, канаву раскопать»? Ты же юрист, а не шпалоукладчица.