— Да-а, — мне хотелось плакать. — По-моему, ничего нормального. Все ненормально. И все вокруг ненормальные. Поехали отсюда быстрей, — этот областной городишко вдруг показался мне зловещей вотчиной приспешников сатаны, а вонища, распространявшаяся несчастным комбинатом, — запахом разложения. Л может, так оно и было.
— Поехали отсюда быстрей, — повторила я. —Только сначала позвони в больницу.
— Зачем?
— Я хочу убедиться, что псих там. Заперт на все замки и завязан в смирительную рубашку.
— Машуня, так оно и есть. Он заперт на все замки, закручен в смирительную рубашку, обколот лекарствами и спит себе в палате, — Синцов ласково погладил меня по руке.
И хотя ничего другого он сказать не мог, я, неожиданно даже для себя самой, взорвалась и заорала:
— Не надо со мной разговаривать, как с психованной! Я еще понормальнее вас всех буду!
Я визжала, одновременно абсолютно трезво оценивая ситуацию и понимая, что веду себя как классическая истеричка, и что меня саму впору закатать в смирительную рубашку. Понимала — и визжала еще громче, но Синцов и бровью не повел. Держа меня за руку, он свободной рукой вытащил мобильный телефон и набрал номер.
Ласково поглядывая на меня и ободряюще мне улыбаясь (а я в это время думала, что на месте Синцова я бы меня убила, ей-богу, а не улыбалась бы так по-человечески), он прижал трубку к уху и стал ждать ответа.
— Алло! Пятое отделение? — спросил он доброжелательно, подмигнув мне, — мол, сейчас мы узнаем, что псих под надежным присмотром, и ты успокоишься. — Это из ГУВД, Синцов, по поводу Иванова, который вчера доставлен из милиции. Что? — улыбка медленно сползла с его лица, а я вдруг мгновенно успокоилась. Я уже знала, что ему скажут: что псих сбежал.
— Вот как? — продолжал он говорить в трубку, уже не глядя на меня. Он перестал поглаживать мою руку, вцепившуюся в рукав его куртки, и крепко сжал ее. Дослушав до конца то, что сказал ему невидимый собеседник, он разъединился, повернулся ко мне и через силу улыбнулся.
— Ну что? — безразлично спросила я. Мне казалось, что я так спокойна, как может быть спокоен приговоренный к смерти, знающий, что через пять минут приговор будет приведен в исполнение. Биться уже не за что, все, что впереди, ясно до боли, поэтому какой смысл дергаться? Спокойствие и безразличие, вот что испытывает человек в такой ситуации.
— Ты только не волнуйся. Они сказали, что выписали его.
— Ну правильно? Какие основания у них были его держать? Сначала прокурор отпустил, потом из больницы выпустили, — мне казалось, что я говорю не просто спокойным, а веселым голосом, но я почувствовала, как Синцов сжал мою руку еще сильнее.