Полицейские, бережно-бережно держа чемоданчик с уликами, потопали по лестнице — обставлять декорации жилища боевика-террориста.
Сильвестров, понизив голос, сказал:
— И панам Браницким бросим косточку с мясом — этого самого Янку Мойзеса. И здесь внакладе не останемся. К нему вдвоем сходим, без полиции. Нечего с жидком церемониться.
— Сходим, и немедленно, — кивнул Богдан, подумав с брезгливым восхищением: «Далеко пойдет подпоручик… Ведь действительно отправится в Петербург, и сумеет попасть под начальственный взор с неуемным своим и беспринципным рвением, и зацепится в столице, и начнет делать карьеру… Но когда-нибудь непременно свернет себе шею».
* * *
— Не пойму я, что за интерес имеют ваши благородия к бедному еврею? — тараторил Янка Мойзес. — Ну да, таки ходил ко мне пан студент, — так ведь кто ж не ходит к старому Янкелю? Приходил, выпивал, — а зачем люди еще приходят в шинок? Поначалу всё смирновскую спрашивал, потом на бимбер перешел — видно, не только у бедных евреев бывает плохо с деньгами… Или пан Навроцкий чем-то провинился перед благородиями? Ай-ай-ай, такой приличный молодой человек, пил всегда в меру, никогда не требовал налить в кредит… Ай-ай-ай… Что творится в этом мире, если за таких приличных юношей приходят спрашивать жандармы? Ничего хорошего не творится, скажу я вам, господа…
— Это точно, — осклабился Сильвестров. — Ничего хорошего с тобой не будет, жидовская морда. Оч-чень плохо тебе сейчас будет.
— Не стоит, Жорж, — сказал Даня тихо и серьезно, без игры в доброго следователя. — Тут, поверь, совсем другой подход нужен… Прошу — погуляй немного на улице. Я справлюсь.
Жандарм покачал головой с сомнением, но вышел из полутемного шинка. А Богдан обратился к шинкарю на беглом «жаргоне» — так в этих местах называли идиш:
— Ну вот, теперь — без гоев — мы можем поговорить с паном Янкелем спокойно, как деловые уважаемые люди…
По рождению он был православным (хоть в вере никогда не усердствовал, а в последнее время и вовсе стал атеистом) — иноверец на службу в Синод не мог попасть по определению. Но если детство твое прошло в Маневичах, за чертой оседлости, в самой разноплеменной среде, и товарищей по детским играм еще не считаешь «жидками» или «гоями» — сойти за своего не так уж трудно…
— Поймите, пан Буланский, — говорил Янка, — у меня есть своё дело, а времени на разные пустяки таки нет. Но что поделать, если ко мне приходят все и я знаю всех? И когда кто-то спрашивает, не сведу ли я с человеком, понимающим толк в тех или иных делах, — отчего бы не помочь и не поиметь свой маленький профит? Деловой человек должен жить в ладу со всеми.