— Ну как?..
Следователь развел длинными руками.
— Нет пули.
— Не проглотил же ее потапыч?
— Прошла навылет. И собака-то рвала загривок потому, что там было выходное отверстие. Где кровь, рвала.
— Вы уверены, что пуля вылетела?
— Врач уверен, а я не имею права ей не доверять.
— Поискать если кругом…— несмело предложил прокурор, но, взглянув на склон позади медведя, заросший травой и молодой порослью ольхи, на буйно подымающиеся кусты по берегу речки, махнул рукой. — Бесполезно. Давайте закругляться — да домой…
Врачиха, стянув резиновые перчатки, собрав инструменты, направилась к реке мыть руки. Лицо у нее было потным и усталым.
Всех дома ждали дела. Всех, даже Митягина. На берегу лесной речонки остались только Семен и Михайлa Лысков.
Лишь потоптанная трава да брошенные то там, то сям окурки напоминали о недавнем нашествии.
Изменилась еще поза медведя. Он теперь лежал на боку, чья-то рука прикрыла лапой раскромсанную морду. Над ней уже снова вились мухи.
Семен подошел к Михайле, выводившему из леса лошадь.
— Помочь тебе довезти парня-то? На оврагах поди один не удержишь — завалишься.
— Ну, коль нетрудно…
Они уложили на сено убитого, поудобнее приладили все время косо сваливающуюся на один бок голову. Михайлo разобрал вожжи, молча тронулись в лес.
Но, не проехав и двадцати шагов, Михайло выронил вожжи, шагнул в сторонку, опустился на землю.
— Чтой-то со мной делается… Ноги не держат.
Маленький, узкоплечий, крупноголовый, с раздавленными работой кистями рук, сложенными на коленях, под глазами набрякшие мешки, крупный, мясистый нос уныло висит… И от чужого горя, невысказанного, непоправимого, безропотного, у Семена Тетерина перехватило горло. Он вновь почувствовал странный разлад в душе. Тянуло уйти в сторонку, спрятаться в лесу и без свидетелей, ну, не плакать — где уж! — а просто забыться. Семен переминался возле Михайлы, с мученическим лицом, почтительно глядя в сторону.
Михайло глубоко и прерывисто вздохнул, вяло пошевелился, стал подыматься.
— Садись, что ли, наперед, — посоветовал Семен. — А вожжи мне дай.
— Ничего. Полегчало… Дойду.
Разбирая вожжи, Михайло негромко сообщил:
— Двух-то старших у меня в войну убило… Этот последыш.
И они снова молча пошли. Михайло, придерживая вожжи, чуть впереди, Семен — отступя от него шагов на пять.
Покатые плечи, сквозь выгоревшую рубаху проступают острые лопатки, шея темная, забуревшая, походка расчетливо спорая, не размашистая, как у всех пожилых крестьян, которым еще пришлось-таки походить на веку за плугом. Семен шагал сзади, глядел в проступавшие сквозь рубаху лопатки…