На ходу подтягивая трусы, он отправился в ванную, столкнулся с хозяйкой Грибковой. Старуха поджала губы, не проронив ни слова, испуганно шмыгнула в свою комнату, повернула ключ во врезном замке, словно боялась, что квартирант, вставший не с той ноги, выполнит недавнее обещание и ненароком зашибет ее в темном коридоре. Приложит кулаком так, что Грибкова вылетит из тапочек, очнется уже в больнице. Очнется только для того, чтобы прочитать в глазах палатного врача, склонившегося над ее койкой, свой смертный приговор.
Процедив сквозь зубы пару крепких ругательств, Осадчий встал перед зеркалом, размазав пену по лицу, долго скреб подбородок тупой бритвой. Через час он, перекусив чем Бог послал, натянул на себя единственную приличную рубашку и модные темно синие брюки, купленные на толкучке еще в ту пору, когда его не выперли с работы, а в карманах шуршали деньги. Закрыв дверь дубликатом ключа, спустился вниз по лестнице. Правый карман брюк оттягивала килограммовая весовая гиря с просверленной дырочкой, в которую Осадчий пропустил короткий капроновый шнурок. Он пересек сквер, засаженный низкорослыми тополями, впитавшими в себя всю пыль московских улиц, дворами вышел к метро, но не стал спускаться в подземку. Взял курс к Таганке, к той самой стройке, на которую устроился еще весной, как только приехал в Москву на заработки. Неподалеку от жилого дома, который уже подвели под крышу, находился обменный пункт валюты, где рабочие из Украины и Молдавии в день получки меняли на зелень трудовые рубли.
Осадчий никуда не торопился, он медленно шагал по раскаленному тротуару, размышляя о том, что его мытарства в Москве, в этом поганом бездушном городе, где он не завел ни друга, ни любовницы, даже собутыльника не завел, подходят к концу. Если все получится, как задумано, уже не этой неделе он вернется в Мариуполь обеспеченным по тамошним меркам человеком. Осенью погуляет, а зимой устроится рабочим на рыбную коптильню. Сейчас ему нужно совсем немного: чайная ложка удачи. Он завернул в парикмахерскую, велел мастеру постричь его и побрызгать самым хорошим одеколоном, какой только найдется, «тройным» или «шипром». Цветущий, полный сил мужчина должен хорошо пахнуть.
Заранее облюбованную позицию в двадцати метрах от обменного пункта, Осадчий занял около полудня. В обменник зайти не решился, чтобы не засветиться. Пересчитав мелочь, купил в палатке бутылку пива, устроился на лавочке, стараясь произвести впечатление праздного человека, утоляющего похмельную жажду. Собственно, сам обменный пункт – это крошечное помещение на первом этаже старого украшенного лепниной здания. Внутреннюю площадь делит между собой закуток фотоателье и железная будка, в которой сидит кассирша, защищенная пуленепробиваемым стеклом. Не притрагиваясь к пиву, Осадчий косил взглядом на дверь обменника. Время текло медленно, наплыва посетителей не наблюдалось. Дверь открывали прикинутые по моде молодые люди, сопливые девчонки и мальчишки из ближайшего института, скромно одетые женщины. Кильки, шелупень, которая больше полтинника не меняет. Осадчий ждал. После обеда, асфальт раскалился от зноя, как мартеновская печь, от пива не осталось и следа, в глотке пересохло, но терпение было вознаграждено.