Панов толкнул дверцу плечом, схватив пистолет, сорвался с водительского места. Он стрелял навскидку от бедра, целя в водителя. Пули прошили лобовое стекло милицейской машины. Расстреляв всю обойму, Панов бросил пистолет, снова упал на сиденье. Рванул «пятерку» с места, подняв облако пыли, объехал по обочине расстрелянный «газик».
Когда смолкли выстрелы и снова наступила тишина, Бирюков выполз из-под машины. Кровь из рассечения на затылке продолжала сочиться, голова гудела. Рубаха намокла, прилипла к спине. Он высморкал пыль и сгустки крови, забившие нос, и дышать стало легче. Возле гаража стоял Архипов, еще не веря в свое чудесное спасение. Глазами испуганной лошади он озирался по сторонам, соображая, бежать ли ему, куда глаза глядят, или оставаться на месте, но не мог принять никакого решения.
Бирюков открыл дверцу «девятки», вытащил из бардачка целлофановый пакет. Прошел вдоль ряда гаражей, собирая пачки липовых долларов, выпавшие из открытого чемодана. Проходя мимо Карапетяна, наклонился, перевернул его с бока на спину. Пуля попала в пах и застряла в животе. Бирюков снял с запястья убитого барсетку, покопался в ней. Ни фотографий, ни денег. Лишь никчемный бумажный мусор, какие-то квитанции, незаполненное удостоверение заслуженного работника жилищно-коммунального хозяйства, запечатанная коробочка презервативов, пачка сигарет, прошлогодний календарик. Забросив барсетку на крышу гаража и отфутболив лежавший на дороге пистолет, вернулся к машине, осмотрел повреждения. Ничего серьезного, если не считать разбитой фары и продырявленного пулей бампера. Если бы Карапетян взял чуть ниже, то не промазал. Бирюков спрятал пакет в багажнике под плоским ящиком с инструментами.
– Садись, – он поманил рукой Архипова. – Чего ждешь?
– Я думал, ты… Думал, не возьмешь меня.
На выезде из гаражей Бирюков остановил машину. Подошел к милицейскому «газику», распахнул дверцу. Водитель сполз на пол. Он стоял на коленях, уткнувшись залитым кровью лицом в руль. Молодой белобрысый сержант, занимавший пассажирское сиденье, сидел, свесив голову на грудь. Он не успел расстегнуть кобуру, когда пуля, пробив лобовое стекло, вошла под сердце. Рот открыт, на губе повис истлевший до фильтра окурок. Фуражка, слетевшая с головы, плавала в черной луже.
Вернувшись к машине, Бирюков сел за руль. Повернул ключ в замке зажигания.
– Что там? – спросил Архипов.
Бирюков не ответил, рванул с места, выскочив на дорогу, выжал педаль газа.
***
Над Москвой догорал желтый августовский вечер. Перед тем, как запереть кабинет и отправиться домой, следователь Липатов еще раз по диагонали просмотрел протокол допроса обвиняемого, составленный сегодня в следственном кабинете «Матросской тишины». Некто Александр Лобов, москвич, двадцати восьми лет от роду, в тюремной камере зарезал бритвой Николая Осадчего. Это был второй по счету допрос Лобова, однако следователю пришлось выслушать все тот же лепет, что и в прошлый раз. Создавалось впечатление, что Лобов, человек эрудированный и отнюдь не глупый, вполне здоров, но умело косит под душевнобольного.