– Словом, ты – арзамасец, – сказал дядя кратко. – Это о тебе, мой друг, сказано – Сверчок. А их превосходительства – это такой титул: их превосходительства, гении "Арзамаса".
"Арзамас" шумел. Шаховской вздумал было в комедии вывести жалкого вздыхателя, Фиалкина, и осмеял стихи Жуковского. Комедия – "Липецкие воды" – была весела и имела шумный успех, но все друзья вкуса ополчились против Шаховского. Эпиграммы посыпались на него дождем. Его иначе не называли, как Шутовским, а комедию его – Липецким потопом. Писались церковнославянским штилем длинные и бессмысленные акафисты в честь безумной "Беседы" – этих косноязычных дьячков, у которых оказался столь сильный и колкий союзник, как Шаховской. Дядя Василий Львович разъезжал по обеим столицам, неистовствуя.
Постепенно самое пересмешничество понравилось; всем нравился этот как бы тайный сговор против "Беседы".
Как-то Блудов, случайно проезжая через город Арзамас и скучая в станционном домике, вздумал изобразить в штиле "Беседы" и Шаховского и все происшествие. "Видение в некоей ограде" – называлось его замысловатое произведение. Так все воевавшие против Шаховского и "Беседы" стали арзамасцами, безвестными жителями Арзамаса; учредилось общество, назвавшееся "Арзамасом", и эмблемой его явился арзамасский гусь. Арзамас славился своими жирными гусями.
Сам Жуковский принимал во всем самое деятельное участие. Они начали собираться то в квартирах друг у друга, то в самых неподходящих местах – сиденье в колясках и партерах по двое и по трое также именовалось собранием. Они важничали и корчили из себя старых вельмож, совсем как в "Беседе". Они то и дело говорили друг другу "ваше превосходительство". А по вечерам заседали в красных колпаках – "Беседа" звала их якобинцами за каждый перевод с французского. Писались длиннейшие и презабавные протоколы. Завелся, как всегда, секретарь – не кто иной, как сам Жуковский. Протоколы писались штилем дьячков. Самые месяцы были переименованы и пересочинены по-славянски. Календарь изменился. Январь был теперь у них Просинец, февраль – Лютый и Сечень, март – Вресень, апрель – Березозол. Собственные имена и фамилии показались им скучны. Они взяли баллады Жуковского и стали переименовывать себя по его героям и по всему, что придется: Рейн, черный вран, дымная печурка, о которых говорилось в стихах, – все пригодилось. Теперь они прозвали его Сверчком, и он был истым арзамасцем.
Карамзин внимательно смотрел на Александра Пушкина – отныне Сверчка. Он уважал и ценил этот возраст, когда радость так переполняет все существо, что губы прыгают перед тем, как засмеяться. Улыбка его была, впрочем, грустная.