— Почему? — удивился Митюков.
— Потому что у меня есть машина.
Я вышел за ворота и через две минуты подкатил к Ольге и Настене на своем вседорожнике «ниссан-террано». Про «патрол» была когда-то реклама: «Крепкий, как скала». А про какой-то другой джип: «Мощный, как танк». Так вот все это можно было сказать и про мой «террано». Эдакий с виду скромняга. Но не для тех, кто понимает. Водитель «Волги», судя по всему, понимал.
— Ух ты! — уважительно проговорил он.
До Митюкова тоже дошло.
— Почем брал?
— Около двух с половиной миллионов иен.
— Почему иен?
— В Японии брал.
— Сколько же это на нормальные деньги?
— Штук двадцать. Или чуть больше, — небрежно отозвался я. — Точно не помню.
— Рублей?
— Ну, полковник! Рублей! Баксов, конечно.
Я засунул Настену в салон, передав ее Ольге в руки, потом забрался сам и, помахав Митюкову, выехал из гарнизона, с нечестивым злорадством наблюдая в зеркало заднего вида, как Митюков стоит возле КПП, смотрит мне вслед и ошарашено чешет в затылке.
— Я и не подозревала, что ты такой тщеславный, — заметила Ольга.
Я возразил:
— Я не тщеславный. Я мстительный. Как верблюд.
— Разве верблюды мстительные?
— Еще какие! Попробуй обидеть верблюда. Он тебя обязательно оплюет. Хоть через год.
— Ты переплюнул верблюда. Оплевал бедного полковника через пять лет.
— Бедного? — переспросил я. — Ты бы видела его дачу на Истре!
— А ты видел?
— Я строил на его даче забор. Еще в бытность салагой.
Некоторое время мы ехали молча. Потом Ольга спросила:
— Ты ничего не хочешь мне объяснить?
— Про что?
— Почему ты проиграл бой этому Егорову?
— И после этого ты говоришь, что я тщеславный?
— Не увиливай. У тебя была возможность попасть в него не меньше трех раз. А ты не стрелял. Я сверху все видела.
— Ну, знаешь! Со стороны всегда все видней.
— Ну хорошо. А зачем ты сделал вид, что подвернул ногу?
— Сдаюсь, — сказал я. — Ему очень хотелось выиграть. А мне на это было в высшей степени наплевать. Не веришь?
— Верю, пожалуй. Но не понимаю. Ты всегда был очень азартный.
— А я и сам не все понимаю, — признался я. И я действительно не понимал.
Практически ничего. А когда начал понимать, было уже поздно.
— Странный он, этот подполковник Егоров, — помолчав километров пять, заметила Ольга. — Чем-то похож на тебя.
— Вот как? Чем?
— Вы из одной казармы.
Вот этим он меня и купил. Да, из одной казармы. Как я ни злился на него за эту проверку по форме 20, но он мне нравился. Он был свой. Он был из моей прошлой, но не забытой жизни, из которой я был вышвырнут волей паскудно сложившихся обстоятельств. Запах кожи офицерских портупей, оружейной смазки, острый озноб ночных диверсионных рейдов, сама атмосфера насмешливости, постоянных взаимных подначек. Он нес на себе печать этой жизни. И я ему, если честно, завидовал.