— Рванулся на меня! Накинулся! Трещал, хрустел, шаркал и шелестел, а потом неожиданно накинулся!
В толпе послышались крики ужаса и сочувственные возгласы. Так и изнасиловать недолго! До бедной женщины наконец эти возгласы дошли, и она, всхлипывая и поглощая в неимоверных количествах воду, запротестовала:
— Нет, ничего подобного! Он не хотел изнасиловать! Он хотел что-то украсть! А у меня слабые нервы и больное сердце!
— Так чего же он тогда на вас накинулся, если не хотел... того? — недоверчиво поинтересовалась одна из дам, подающих воду жертве нападения.
— Так он споткнулся! Угодил в таз, я белье замочила для стирки.
— Ничего удивительного, что пани плачет, — философски заметил за мной мужской голос. — Ожидала одно, а кончилось все стиркой...
Пострадавшая, хоть и рыдала, но отреагировала немедленно:
— Грубиян! Смеяться над женщиной! Муж должен приехать сегодня, а вчера его не было. Тот и воспользовался. Хотел обокрасть. Я две ночи одна!
Последняя фраза была выкрикнута с каким-то особенным выражением. Вместо трагизма в ней звучало... трудно сказать, что звучало. Казалось, женщина специально хотела, чтобы все слышали: именно две ночи она провела в домике одна. Я пригляделась и в одной из подающих воду женщин узнала комендантшу кемпинга. Вчерашняя вечерняя идея, довольно расплывчатая, приобрела более четкие очертания.
— А вы держите в домике ценности? — допытывалась комендантша. — Деньги и ценности надо сдавать на хранение в наш сейф. Ведь мы же всех предупреждаем!
— Ах, нет! То есть да. То есть нет, но он мог думать, что...
Я уже знала, что именно он мог думать, и, очень довольная полученной информацией, вернулась в наш домик. А там царило большое оживление. Поскольку мамуля с отцом не разговаривала, громким голосом, так, чтобы он расслышал, она ругмя ругала всех, от кого ей сегодня досталось. Все они хороши! И тот, что убегал, тоже. Нашел где падать, именно у нашего крыльца, всю дорогу бежал, а тут вдруг упал!
— А зачем же ты ему подставила ножку, если не хотела, чтобы он тут падал? — как всегда, подлила масла в огонь Люцина.
— Я подставила ножку? Я?! — возмутилась мамуля. — Делать мне нечего, только подставлять ножки каким-то хулиганам!
— А зачем же ты отошла от крыльца и стала столбом?
— Отошла, чтобы встать на доску, не стоять же на мокром песке!
Люцина, хихикая, пояснила:
— Сошла, встала на доску, а ее другой конец приподнялся. Вот он за него и зацепился. И свалился. И даже застонал, может, что поранил. А ты говоришь — не подставляла.
— Ноги не подставляла, — стояла на своем мамуля.