, я бы взяла на себя ее роль и проводила большую часть времени, напоминая Шарлотте, что теперь она хозяйка Андершо! Поэтому, если я уеду отсюда, то должна найти хороший предлог, а не предоставлять это соседям. Я давно собиралась поехать в Лондон, но когда Обри отправится в Кембридж. До этого еще целый год, и что мне делать в этот период — для меня загадка. Конечно, в Лондоне можно найти великолепных учителей, но я сомневаюсь, что Обри…
— Да оставьте вы Обри хоть на минуту! — прервал ее Деймрел. — Прежде чем я выскажу вам свое мнение о вашем плане обосноваться в Лондоне, Йорке или Тимбукту, скажите мне кое-что.
— Хорошо, но я не спрашивала вашего мнения об этом, — возразила Венеция.
— Тем не менее вы его услышите. Что вас так расстроило с тех пор, как мы с вами виделись в прошлый раз, Венеция? Почему вы стали рассматривать ваш отъезд из Аидершо как неотложную проблему? — Он добавил с насмешливой улыбкой: — Мне не нужны истории об экономках и прачках, радость моя, и если вы думаете, будто в состоянии меня одурачить, то вы ошибаетесь! Что вам сделала эта ведьма?
Венеция покачала головой:
— Ничего, кроме того, что я вам уже рассказывала. Я никогда не думала вас дурачить, — просто я, очевидно, придаю слишком большое значение тому, что было сказано, вероятно, всего лишь с целью меня позлить.
— А что именно было сказано?
Она немного поколебалась, прежде чем ответить.
— Это касается Обри. Миссис Скорриер не любит его так же, как меня, и, должна признаться, у нее есть на то основания. Он как злая оса, которая жалит вас и не дает себя прихлопнуть! Конечно, миссис Скорриер сама вызвала такое отношение своей злобой ко мне, но это не оправдывает Обри — он не должен вести себя столь неподобающим образом!
— Черт бы его побрал! — сердито воскликнул Деймрел. — Я думал, что пресек это приятное развлечение!
Венеция удивленно посмотрела на него:
— Вы сказали Обри, что ему не следует так поступать?
— Нет, всего лишь, что его забавы только усиливают злобу этой женщины к вам.
— Так вот в чем дело! Я вам искренне благодарна! Последние два дня Обри едва открывал рот в ее присутствии. Но либо вред уже причинен, либо миссис Скорриер возмущает, что Обри закрывается в своей комнате и присоединяется к нам только за обедом с хором из греческой трагедии, так громко звучащим в его ушах, что иногда приходится окликать его полдюжины раз, прежде чем он услышит! Она не может этого понять и считает его невежливым. Шарлотте Обри тоже не правится, но потому, что говорит вещи, которые ей непонятны, и это внушает ей страх перед ним. К тому же Шарлотту смущает хромота Обри, и она всегда отворачивается, когда он встает со стула или идет по комнате.