Мег увезла ее в изящной коляске, которую Китти назвала ландолетом, причем тут же получила первый урок. Ее коляска, по словам Мег, — первый крик моды, а ландолет, по непостижимым причинам, — старинный экипаж для дряхлых старух.
— Запомню, — пообещала Китти. — Мне так много нужно всего выучить. Я никогда не была в Лондоне, но приспособлюсь!
— О, ты сразу освоишься! — заверила Мег и прибавила наивно: — Особенно если будешь держаться меня, потому что я — высший класс!
— Я уже поняла, — согласилась Китти вполне искренне.
К счастью мистера Стандена, мисс Чаринг была воспитана в режиме строжайшей экономии, потому что его сестра, всем сердцем присоединившись к дружескому заговору одеть Китти на более широкую ногу, чем это предполагалось мистером Пениквиком, попыталась незамедлительно склонить ее к покупке по крайней мере с полдюжины прекрасных туалетов, выставленных у мадам Фаншон, самой известной модистки города. Ей не приходило в голову, что мисс Чаринг может начать спрашивать цену на товары, которые ей предлагались, потому что между собой они условились, что счета от портных и модисток будут присылаться леди Букхэвен, которую они прекрасно знали, а представить, что сама мадам Фаншон заговорит о таком неблагородном предмете, как деньги, было совершенно невозможно. Но уже выйдя из коляски, Китти настроилась скептически. Когда же ее провели в приемную, покрытую персидским ковром и убранную золочеными стульями с тонкими ножками и множеством зеркал, ей стало совершенно ясно, что в этом святилище нет доступных для нее вещей. Она попыталась что-то обречено шепнуть на ухо Мег, но та лишь засмеялась в ответ.
Ни мадам Фаншон, которая явилась, расточая улыбки и реверансы, узнав, что ей выпала честь поставить кузине ее лордства несколько приличных платьев для первого появления в свете, ни ее переговоры с миледи — ничто не могло отвлечь Китти от созерцания роскошного кружевного на атласе бального платья, выставленного в другом конце зала. Проследив за ее взглядом, Мег возразила:
— Нет, кружево не годится. Вот выйдешь замуж, тогда носи такие платья, но мама ни за что не позволила бы мне надеть его, когда я только начала выезжать.
— Да нет, что ты, я просто на него любовалась. Уверена, что оно стоит бешеных денег.
— О да, — ответила Мег с легким смешком, вспоминая, сколько потребовалось убеждений, лести, слез, чтобы заставить снисходительнейшего из мужей выложить три сотни фунтов по требованию мадам Фаншон за ее собственный туалет. — Да, кружево действительно дороговато. Те, кто начинает выезжать, носят обычно муслины, батисты, имея, быть может, одно-два шелковых платья для парадных случаев. Не сердись и не хмурься, Китти, мы прекрасно все уладим! Я рассказала Фаншон, что ты моя кузина и что жила у пожилого старомодного опекуна, потому что видела, как она посмотрела на твою шляпку и плащ. Мадам все поняла. И — ведь все правда! — не потому, что я такая дурочка и не могу солгать, но как приятно, когда то, что ты говоришь — правда!