– Я могу кое-что предложить вам, – сказал Кардросс, приветливо глядя на Дайзарта. – Я не буду одалживать вам три сотни, чтобы вы просадили их в «фараон», но я готов заплатить ваши долги и купить вам назначение в любой действующий полк, какой вы только назовете.
– Черт возьми, если бы вы только могли! – с чувством вскричал Дайзарт.
– Я могу.
Голубые глаза виконта загорелись, но радостный огонек тут же угас, и он засмеялся, с грустью покачав головой:
– Ничего не выйдет! Старый джентльмен и слышать об этом не захочет. Бог знает, зачем он хочет держать меня в Англии – я не единственный его сын, и он вряд ли испытывает удовольствие, когда видит меня дома. Я раздражаю его до конвульсий! Знаете, я ведь ездил в Девоншир после того, как с ним случился удар. Поехал ради матери, но в конце концов она вынуждена была признать, что я приехал напрасно. Однако он все равно не позволит мне уйти в армию.
– Если вы сами этого хотите, я постараюсь уговорить его.
– Подмажете его деньгами, да? Послушайте моего совета и поберегите деньги. Или подождите, пока я не натворю чего-нибудь такого, что он будет готов отправить меня хоть в Испанию, лишь бы подальше отсюда! – сказал Дайзарт, натягивая перчатки.
– Не говорите глупостей! И давайте войдем в дом, ведь мы не можем обсуждать это на улице!
– Если вам некуда девать наличные, одолжите мне пятьсот фунтов! – развеселился Дайзарт. – Что касается всего остального – я сам не знаю, чего я хочу, а если бы даже и знал, все равно от этого не было бы толку!
Он немного подождал и, поскольку Кардросс ничего не ответил, двинулся вниз по улице, одарив его насмешливой улыбкой.
Несколько дней спустя Нелл, испытывая чувство, близкое к облегчению, вежливо попрощалась с мужем. Он просил ее сопровождать его в Мерион, и ей очень хотелось поехать (только хорошо бы без недовольной Летти); но с того момента, как появился омрачивший жизнь счет от мадам Лаваль, она с ужасом ждала, что он может повторить свою просьбу. Теперь ей меньше всего на свете хотелось быть с ним рядом, потому что чувство вины, которое и так тяжелым камнем лежало на ее сердце, в его присутствии, казалось, вот-вот раздавит ее. Если он улыбался ей, она представлялась себе гнусной обманщицей; если в его поведении чувствовалась холодность, она считала, что он обо всем узнал, и была готова провалиться сквозь землю. В этом смятенном состоянии, духа ей не приходило в голову, что соображения, не позволяющие ей раскрыть перед ним свое сердце, толкают ее к поведению, которое определенно укрепляло его в подозрении, будто ее интересует только богатство, мода и флирт. В разгар сезона не было недостатка в балах, которые заполняли все ее время; не было недостатка и в ревностных поклонниках, готовых сопровождать красивую молодую графиню, если граф был занят. Ему казалось, что он только и видит, как она собирается на прием или на бал, и едва ли он сомневался, что она предпочитает компанию своих обожателей – даже самых пошлых – его обществу.