что он намерен
объясниться с ней начистоту, что ему
грозит сильное недовольство соседей, но надеялся —
ее голос не присоединится к общему хору осуждающих, так как
у нее либеральные взгляды. В приступе отчаяния она размышляла, что же такое могла сказать или сделать, чем внушила ему, да и Линдету тоже, столь превратное представление о своем характере?
Ее первым импульсивным желанием было решительно отвергнуть откровение, что сэр Вэлдо распутник, как абсолютно неправдоподобное. И даже позже, когда она несколько успокоилась и оказалась в состоянии рассуждать более здраво, все равно, вопреки очевидному, сохранила убеждение, что это никак не может быть правдой. Если бы кто другой, а не Линдет сказал ей, что сэр Вэлдо собирается пристроить своих незаконнорожденных детей, она бы ни на секунду не поверила. Но Линдет никогда бы не возвел напраслину на своего кузена, и то, что он сказал, нельзя было пропустить мимо ушей как злопыхательство. Она была изумлена той легкости, с которой он мог говорить о подобных вещах, так как не сомневалась, что Джулиан молодой человек с принципами. Затем вспомнила, что ей говорила миссис Чартли, и поняла, какую сильную поддержку оказали ее предостережения словам Линдета. Особенно ужасно было узнать, что такая прямая и добропорядочная женщина могла смотреть сквозь пальцы на то, что назвала «похождениями». Миссис Чартли знала правду, но от этого не стала думать хуже о сэре Вэлдо. И выложила свои предупреждения не для того, чтобы предостеречь ее от замужества, а из страха, что мисс Трент подобного предложения и не дождется. Миссис Чартли, как, возможно, это будет и с миссис Миклби, вероятно, возмущена, что по соседству поселятся сорванцы сэра Вэлдо, но не считает их препятствием для его женитьбы на женщине, не имеющей ничего общего с теми спутницами, с которыми у него были «похождения». Подобное отношение с ее стороны показалось бы Анкилле невероятным, впрочем, как и всем остальным, если бы она прибыла в Стаплс прямиком из родного дома, где вольное поведение резко осуждалось, но мисс Трент успела провести несколько месяцев в Лондоне, где уяснила, что в аристократических кругах сомнительное поведение рассматривается скорее с усмешкой, нежели с осуждением. Там мужчины открыто говорили о своих амурных приключениях, а несколько надменных леди, кичившихся своим происхождением, не считали зазорным и не скрывали ни от кого, что всучили своим мужьям детей, прижитых от любовников. В том удивительном мире любой соблюдал определенную осмотрительность, каждый мог иметь столько любовниц, сколько ему заблагорассудится, и все же пользоваться уважением. Непростительным и чуть ли не преступлением считалось лишь вызвать скандал. А среди джентльменов находились и такие, кто осуждал других, не отличающихся распущенностью. Даже супруга генерала Трента, почти столь же добродетельная, как и миссис Чартли, взирала без особого осуждения на некую Драри Лейн, находящуюся, как хорошо было всем известно, на содержании джентльмена, которого тетя принимала у себя со всем радушием.