Ричард поднялся и, отойдя к окну, встал спиной к ней.
– Да!
– Я была в этом уверена, – кивнула она. – Значит поэтому он не хотел говорить об Англии! Бедный мальчик!
Душу Ричарда эта жалость обожгла, как раскаленным железом.
– Значит, он всегда будет изгоем, – продолжала она, – одиноким, несчастливым, без друзей…
– Нет! – вскричал он, оборачиваясь. – Бога ради, нет, сударыня!
– Разве когда-нибудь общество… жестокое, непримиримое общество… примет его?
– Настанет день… общество примет… примет его снова, миссис Фаншо. Вы увидите.
– Я мечтаю об этом дне, – вздохнула она. – Как хотелось бы мне, чтобы в моей власти было помочь ему… хоть частично вернуть свой долг.
При этих словах он поднял голову.
– Мой брат, сударыня, я уверен, считает это не долгом, а честью, – гордо ответил он.
– Да, – улыбнулась она. – Вы очень похожи с ним, а когда так говорите, то я просто вижу его перед собой.
– Он стоит тысячу таких, как я, миссис Фаншо! – пылко проговорил он и замолчал, упершись взглядом в стол.
– А как его зовут? – мягко спросила она.
– Джон Энтони Сент-Эрвин Дилэни Карстерз, – произнес он, – граф Уинчем.
– Так что Энтони было настоящим именем! Я так рада, потому что для меня он навсегда останется Энтони.
Наступило долгое молчание, наконец прерванное леди.
– Боюсь, я заставила вас загрустить, мистер Карстерз. Вы выпьете со мной чашку чая до того, как уйдете? И мы больше не будем об этом говорить.
– Вы очень добры, сударыня. Поверьте, я очень вам благодарен за все, что вы рассказали. Прошу вас, не разрешите ли снова посетить вас в недалеком будущем?
– Я буду польщена, сэр. Для моих друзей я почти всегда дома.
Вскоре после этого в комнату вошла ее сестра, и доверительный разговор закончился.
Ночью Карстерз долго лежал без сна, слушая, как бьют часы и кричат совы в сквере под окнами. Слова вдовы глубоко проникли в его наболевшее сознание, и он не мог заснуть от мысли о Джоне, «одиноком, несчастном, без друзей»… Время от времени перед ним вставал мучительный вопрос: Джон или Лавиния?.. Он задумался, где теперь его брат, бродит ли он до сих пор по Южной Англии грабителем на дорогах. Никто никогда не узнает, как страшился Ричард всякой поимки военными такого сорта людей. Каждый раз он ждал, что среди них окажется Джон. Он так часто посещал Ньюгет, что друзья начали над ним подшучивать, утверждая, что у него любовь к ужасам, как у Селвина.
Он мог уговаривать себя, что все зависит от самого Джона, все в его руках: если он захочет вернуться в общество, то так и сделает. Но в глубине души понимал, что эти уговоры недостойны даже такого низкого человека, как он сам. Затем его мысли вернулись к Лавинии, которая попеременно то очаровывала его, то приводила в раздражение. Всего неделю тому назад она бросила ему открытый вызов из-за дружбы своей с Лавлейсом, но разве потом она не извинилась и не отстранила капитана ради него? Она была столь прелестно шкодлива, столь по-детски неразумна. Эгоистична? Да, пожалуй, что так, но ведь он любил ее! Любил так сильно, что с радостью умер бы за нее. Но все-таки Джон… Джон был его братом… обожаемым старшим братом и, предпочитая Лавинию, он вредил брату, поступал с ним несправедливо. Если бы только Лавиния согласилась, чтобы правда была рассказана! Он снова и снова возвращался к этому: если она согласится. А она не согласится никогда. Она настаивала, что он женился на ней обманом и теперь не имел права подставлять ее под бесчестье. Она была права, он это знал, но хотел, чтобы хоть раз она была не такой эгоистичной.