– А что я могу поделать? – спросил эдил. – Принудить их я не могу и упечь в тюрьму по подозрению в краже тоже. Меня мигом вышвырнут с должности, если я задену пэра или нарушу права горожан.
– А это еще что такое? – спросил Лайам. Ему было не особенно интересно, что это за права, но мысль, забрезжившая в его мозгу, все еще не оформилась окончательно.
Испустив очередной тяжкий вздох, эдил пустился в объяснения, суть которых сводилась к следующему. Примерно пять столетий назад тогдашний герцог Южного Тира пожаловал Саузварку хартию вольностей, один из пунктов которой гласил, что горожанин, сколотивший определенное состояние, не может быть привлечен к суду без дозволения совета таких же зажиточных горожан.
– Это означает, что я не могу потянуть в кутузку господина, допустим, Кэвуда, чье состояние чуть ли не вдвое превышает оговоренный размер капитала. Я прежде должен подать бумагу в совет толстосумов с изложением всех обстоятельств дела, и на очередном заседании этих мошенников, которое неизвестно когда состоится, ее рассмотрят, чтобы решить, отдавать мне Кэвуда или нет. А интересы совета торговцев совпадают с интересами герцога далеко не всегда.
Не далеко не всегда, а не совпадают совсем – понял Лайам. Впрочем, он слушал эдила вполуха. Решение, которое наконец-таки все же созрело, поразило и его самого. Еще пару часов назад Лайам намеревался со всей твердостью отринуть попытки эдила навязать ему дело с выплывшим из морских глубин мертвецом, а сейчас он хотел добровольно предложить Кессиасу свои услуги.
Правда, в разгадывании загадки, где никакими покойниками не пахло.
А ведь не вмешиваться в эту историю существовала масса причин.
Во-первых, дома Лайама ожидала вздорная гостья. Во-вторых, в его жизни назревали серьезные перемены. Это не шутка – управляться с флотилией из семи кораблей. Это может занять все его свободное время. Да и понравится ли госпоже Присциан, что ее партнер станет совать нос в то, что не очерчено кругом деловых интересов? И наконец, это неожиданное решение противоречило правилу Лайама – не взваливать на свои плечи больше, чем могут снести ноги.
«Эдил иногда называет меня человеком, способным выкинуть что угодно – подумал Лайам. – И как видно, не зря. Я уже сам начинаю удивляться себе».
Он принялся размышлять, что же толкает его к ярму, под которым уже похрустывает крепкая шея эдила.
Симпатия к госпоже Присциан? Да, безусловно. Пожилая дама успела ему понравиться и простотой обхождения, и той доверительностью, с которой она к нему отнеслась. Кроме того, он чувствовал, что их деловое партнерство – вещь вполне реальная и оно только укрепится, если он сумеет оказать услугу почтенной вдове. И потом, его прямое участие в расследовании даже необходимо. Ведь Кессиас сказал, что не может предъявить обвинение никому из подозреваемых законным путем. А у Лайама нет никакого официального статуса, и потому ни знатные лорды, ни богатые торгаши, ни какие-то там хартии вольностей ему не указ.