«Тут способны помочь либо Оборотень, либо Мопса».
За годы странствий Лайам перепробовал много занятий. Он успел побывать и писарем, и солдатом, и судовым лекарем, и капитаном. Однажды ему довелось освоить и ремесло охотников до чужого добра. Случай свел Лайама с Палицей – легендарным харкоутским вором, и тот счел нужным обучить юношу кое-чему. Лайам крайне редко потом использовал приобретенные навыки. Однако, когда месяц назад кто-то забрался в дом мастера Танаквиля и унес оттуда кое-какие вещи, полученных знаний ему хватило, чтобы войти в контакт с воровской гильдией Саузварка и убедить ее главаря, что Лайам и сам – удалившийся от дел декламатор (так на преступном жаргоне именуются опытные воры).
Местная воровская гильдия была не особенно мощной, скорее даже она являлась не гильдией, как таковой, а небольшой бандой, правда, неплохо сколоченной. В конце концов, оказалось, что к происшествию в доме Тарквина никто из преступного клана касательства не имел. Но, тем не менее, Лайам умудрился оказать этим людям что-то вроде услуги (с его помощью душа одного убитого вора по кличке Двойник смогла обрести покой) и потому рассчитывал на некоторую признательность с их стороны. Правда, из всей гильдии более-менее приятельские отношения у него установились лишь с Мопсой – дерзкой, но смышленой девчонкой, которую Оборотень (главарь клана) тогда приставил к нему. Ее-то Лайам и решил теперь разыскать. Однако как это сделать, он мог только гадать.
У воровской братии не имелось постоянно действующего представительства, куда можно было бы обратиться с запросом, а тайный притон клана, известный Лайаму, уже не существовал. Поэтому ему оставалось одно – бродить по улицам в надежде на случайную встречу.
Он вздохнул и отправил в рот последний каштан, уже остывший. Потом отряхнул ладони и направился к Муравейнику.
Муравейником прозывался самый нижний из жилых городских районов. Самый нижний, самый грязный и самый темный. Зимой даже в разгаре дня его накрывала тень от Клыков – грозных иззубренных скал, поднимавшихся из морской пучины и защищавших местную гавань от бурь и штормов. Граница гигантской тени пересекала Портовую улицу, и Лайам видел ее издалека.
Он брел к этой границе по солнышку мимо бесчисленных лавок, ларьков и палаток, увешанных лентами и гирляндами из зеленых ветвей. Тут торговали праздничной снедью – ощипанными тушками жирных гусей, крабами, устрицами, омарами. Но Лайама все это изобилие не привлекало. Он целеустремленно протискивался сквозь толпу покупателей, время от времени оскальзываясь на мокрых камнях мостовой. Чем ближе он подходил к Муравейнику, тем скудней становились прилавки. Ряды ларьков постепенно редели, пока не сошли на нет. Здания по сторонам улицы все ветшали, среди них стали попадаться заброшенные строения с провалами вместо дверей и забитыми досками окнами. Вступив в затененный Клыками квартал, Лайам поплотней завернулся в плащ – там резко похолодало. Кучи снега под стенами были грязными и ноздреватыми, а попытки здешних жителей украсить дома к празднику выглядели убого.