Все деревянные суда пропускали воду, которая скапливалась в трюмах и каждое утро откачивалась. Остатки протухшей трюмной воды испускали отвратительный, пронизывающий весь корабль смрад. Вся подводная часть корпуса для защиты от гниения и морских червей пропитывалась вонючей смесью из дегтя и серы. Еще более отвратительный запах имела краска для наружной обшивки из растертого в порошок древесного угля, сажи, сала, серы и смолы. Поверх этой краски наносилось затем покрытие из сосновой смолы или из древесного дегтя, смешанного с шерстью животных.
Таким же вызывающим зуд в носу составом пропитывались шпили, релинги, мачты и прочие палубные приспособления. Внутренняя поверхность днища корабля обрабатывалась свинцовыми белилами. Надводная часть корпуса покрывалась клеевой краской, в состав которой входили деготь, скипидар и воск. Даже бегучий такелаж регулярно смолили.
Повсюду на корабле обоняние раздражали запахи смолы и составленных на ее основе смесей, и испытывающему от всего этого отвращение моряку оставалась в утешение только песня, в которой говорится: «Смола, как противно пахнет она, друзья… Но плыть без нее кораблю по волнам нельзя».
Все это вместе с чадом кухни, вонью гальюнов и запахом тел немытых, живущих в антисанитарных условиях людей смешивалось на корабле в один ударяющий в нос, одурманивающий букет. Но самым плохим было то, что утомленные люди не всегда чувствовали себя в тесном форпике главными «квартиросъемщиками». Кубрики кишели клопами, черными и рыжими тараканами, блохами и крысами. Это было неизбежным следствием антисанитарных условий на корабле и ставшей нарицательной неряшливости моряков.
На атаки этой дьявольской оравы «безбилетных пассажиров» жалуются все летописцы трансокеанских плаваний – от Пигафетты до Мелвилла. «Не они жили среди нас, а мы среди них». Крысы были настолько дерзки, что забирались даже в самые, казалось бы, недоступные уголки, где моряки хранили сахар и другие ценные припасы. Если они не находили ничего съестного, то, случалось, обгрызали у спящих пальцы на ногах. Усмирить и укротить их мог лишь организованный вооруженный отпор со стороны жителей кубрика. На китобойце «Джулия» охота на крыс довела матросов до изнеможения, и они смирились, поскольку бедствию этому не предвиделось конца. «Подобно ручной мыши Тренка[02], ничуть не боявшейся людей, они стояли в норах и смотрели на вас, как старый дедушка с порога своего дома. Нередко они бросались на нас и принимались грызть нашу еду», – пишет Г. Мелвилл.
Но и там, где экипажи вели более решительную войну против докучливых приживальщиков, одержать победу было невозможно. Не помогали никакие меры. Казалось, что вместо каждой убитой крысы появлялись две новые. Кроме того, длиннохвостые грызуны были постоянно настороже и обманывали охотников столь ловко, что те вынуждены были в конце концов прекращать безрезультатные боевые действия.