Кирога исколесил Землю вдоль и поперек, на каждом шагу выступая по стерео, а то и лично – перед толпами избирателей. Но Клифтона сей факт мало тревожил – он только плечами пожимал:
– Ну и что? Новых голосов он не добьется, только глотку надсадит. На такие сборища ходят лишь убежденные последователи.
Я искренне надеялся, что вопрос этот Роджу знаком. Времени на кампанию отпущено было немного – всего шесть недель со дня отставки Кироги. Потому выступать приходилось ежедневно – всеобщая сеть отвела нам времени столько же, сколько и Партии Человечества. Или же – речи записывали и рассылали почтовыми катерами по всем избирательным клубам Империи. Обычно я получал набросок речи – наверное, от Билла, хотя самого его больше не видел, – и доводил речь до ума. Ее забирал Родж – и вскоре приносил назад с одобрением. Иногда Бонфорт исправлял в ней кое-что; почерк его стал еще более неразборчивым.
Поправки Бонфорта я никогда не подвергал сомнению, а остальное просто выкидывал. Когда готовишь текст сам – выходит куда ярче и живей! Суть поправок я вскоре уловил: Бонфорт всегда убирал из речи лишние определения, делая ее резче – пусть жуют, как есть!
Похоже, у меня стало получаться – исправлений появлялось день ото дня меньше.
С ним я так и не встретился. Чувствовал, не смогу играть, увидев его беспомощным и слабым. И в нашем тесном кругу не одному мне противопоказаны были подобные встречи – Чапек больше не пускал к нему Пенни. Почти сразу после прибытия в Новую Батавию она загрустила и становилась все рассеянней и раздражительней. Под глазами ее проступили круги – похлеще, чем у енота. Я не знал, отчего. Решил, что предвыборная гонка, да еще тревога за здоровье Бонфорта – берут свое, однако прав оказался лишь отчасти. Чапек тоже заметил неладное и принял свои меры. Под гипнозом он обо всем расспросил ее, а затем вежливо, но твердо запретил посещать Бонфорта, пока я не закончу работу и не отправлюсь восвояси.
Бедная девочка чуть было не спятила. Она навещала тяжелобольного, которого давно и безнадежно любила, а затем ей приходилось возвращаться к работе с человеком, абсолютно похожим на него, говорящим его голосом, но пребывающим в добром здравии… Было, отчего начать меня ненавидеть!
Выяснив причину ее состояния, добрый старый док Чапек сделал ей успокоительное внушение и велел впредь держаться от комнаты больного подальше. Мне же никто ничего не сказал – не мое, видите ли, дело! Однако Пенни повеселела, былая привлекательность и работоспособность вновь вернулись к ней.
А между тем, это и меня касалось, черт возьми! Я уже два раза бросил бы все эти тараканьи бега, если бы не Пенни!