– А давай мы попробуем с тобой…
– А сдюжишь?
Они утоптали снег под высокой, сосной, подрубили ее с одного бока и начали пилить.
Поначалу все шло хорошо и легко – острые зубья пилы вгрызались в дерево, желтые опилки брызгали с двух сторон, но чем пила глубже уходила в древесную мякоть, тем тяжелее было ее тащить. Она часто застревала, гнулась и ныла тупым звуком, но Хисматулла, подражая заправским лесорубам, подбадривая своего напарника, весело покрикивал:
– Тяни живей! Тяни быстрей…
Ему стало жарко от злости и лишних усилий, он остервенело дергал пилу, но чувствовал, что уже выбивается из сил. Осталось допилить совсем немного, когда сосна затрещала угрожающе, качнулась, какое-то время не двигалась, как бы раздумывая – падать или еще повременить, потом, разрубая воздух свистящим ударом, грохнулась в сугроб, подняв облако снежной пыли.
Хисматулла не понял, какая сила отбросила его в сторону, а когда поднялся, отряхивая снег, то увидел своего напарника, побледневшего от страха.
– Ну чего ты?
– Чуть не убило, – просипел тот, словно еще не веря, что он чудом остался жив.
– А пила где?
– Вот, – он поднял и протянул два обломка пилы. – Что теперь будем делать?
Хисматулла чуть не заплакал от обиды, но, взглянув в растерянное и жалкое лицо напарника, сжал зубы, нахмурился:
– Ладно, со всеми бывает, кто впервой… Бери топор!
Они обрубили ветки, очистили от коры ствол и не успели выбрать другое дерево, как стемнело и нужно было идти на ночлег.
В рубленом, барачного вида балагане было тепло и сумрачно. Маленькая железная печка, стоявшая посредине, и освещала балаган и обогревала, но тепло было только тем, кто находился близко около нее. На длинном колене железной трубы, протянувшейся под потолком, уже висели мокрые портянки, от них шел пар, и в воздухе круто замешивался запах пота и давно не стиранных рубах.
Пристроившись на краешке нар, боясь, как бы его не согнали и с этого места, Хисматулла прислушивался ко всему, приглядывался.
– Говорил я тебе, мусульманин – это мусульманин, он всегда поможет правоверному, – с горячностью утверждал человек с острой козли ной бородкой своему соседу. – Кто оказался прав?
Сосед его сидел к Хисматулле спиной и чинил лапти, но, как только он начал говорить, Хисматулла узнал по голосу Сайфетдина.
– Что ты ко мне пристал? Видишь, я лапти чиню, – отвечал Сайфетдин. – Дело не в мусульманине, а в человеке, понял? Рано еще хвалить! Хваленая девушка на свадьбе воздух портит, слыхал? Вон Хажисултан или Галиахмет– бай… Какой мне толк от того, что они правоверные, раз в животе у меня и так и так пусто? Галиахмета хоть тупым ножом режь – кровь не покажется, такой жадный! Чего ж ты этого нового выгораживаешь? Живы будем, поглядим, что за птица этот Рамей, а пока судить без толку…