Я боялся чердака. Усевшись там на одну из маленьких кроватей, я стал ждать ее. Никогда еще она не била меня. До этих пощечин она всего несколько раз шлепала меня — и это за всю жизнь. А теперь она поступает так, как поступали с маленьким Малькольмом. Теперь я был на самом деле, как Малькольм.
Дверь скрипнула, и я услышал, как она взбирается по узким шатким ступеням. Рот ее был сжат в угрюмую складку, и она будто заставляла себя глядеть мне в глаза. Никогда не думал, что она бывает такой злой.
— Снимай штаны, Барт.
— Нет!
— Делай, как я говорю, или твое наказание будет много хуже!
— Нет. Ты не смеешь бить меня! Попробуй только тронь, и я дождусь, когда ты будешь в балетной школе, вот тогда посмотришь, что я сделаю с Синди! Эмма не сможет мне помешать. Я убегу, пока она будет соображать, что делать. А полиция не заберет меня, потому что я несовершеннолетний!
— Ну, Барт, это уж слишком.
— Но это еще не все, что я сделаю, если ты Тронешь меня!
Она растерялась. Не смеет прикоснуться ко мне. Подняла тонкие бледные руки к горлу и прошептала:
— О, Боже… Надо было мне знать, что ребенок, зачатый таким образом, обернется против меня… Барт, мне так жаль, что твой сын такой монстр…
Монстр? Это я — монстр?
Нет — это она монстр! Она делала со мной то же самое, что мать Малькольма сделала с ним. Запереть на чердаке… Я ненавидел ее теперь так же сильно, как раньше — любил.
Я закричал:
— Ненавижу тебя, мама! Хочу, чтобы ты умерла!
Тогда она отвернулась со слезами на глазах и убежала.
Но обернулась все-таки, чтобы запереть меня в этом темном, затхлом месте, которое я ненавидел и боялся. Ну что ж, стану сильным, как Малькольм, и таким же безжалостным. Она за это заплатит. Я заставлю ее заплатить. Я ведь просто хотел, чтобы она снова была хорошей, и чтобы любила меня чуть больше, чем Синди и Джори. Я заплакал. Но все еще будет по-моему.
Придя домой, папа узнал о происшедшем и отлупил меня ремнем. Мне понравилось, что он не обращал внимания на мои просьбы и извинения.
— Ну что, больно? — спросил он, когда я натянул штаны.
— Не-а, — я улыбнулся. — Чтобы сделать мне больно, надо повредить мне кости, но тогда полиция бросит тебя в тюрьму за истязание ребенка.
Папа поглядел мне в глаза холодно и жестко.
— Ты думаешь, что мы мягкие, добрые родители, и чувствуешь себя безнаказанным? — говорил он всегда спокойно. — Ты думаешь, что пока ты несовершеннолетний, на тебя нет управы, но ты ошибаешься, Барт. Мы все живем в цивилизованной стране, где люди должны подчиняться законам. Никто не смеет преступить закон безнаказанно, даже Президент. А самое тяжелое наказание для непослушных детей — запереть их, чтобы они не могли свободно гулять и играть.