Я прятался и подслушивал, и был страшно удивлен ее словами.
— Он любит вас, миссис Шеффилд, почти религиозной любовью. Боготворит. Поэтому он ожидает, что вы во всем будете совершенны, в то же время зная, что он недостоин вашей любви. И, как это ни парадоксально, он как раз страстно желает, чтобы все ваше внимание и вся ваша любовь были направлены только на него.
— Но я все же не понимаю, — проговорила мама, облокачиваясь на папино плечо, — как он может одновременно любить меня и желать сделать мне больно?
— Человеческая натура очень сложна. Особенно сложен ваш сын. В нем постоянно борются два начала: доброе и злое. Он, может и бессознательно, знает об этой борьбе — и нашел любопытное решение. Он индифицирует свое темное, злое начало со стариком, которого называет Малькольм.
Оба — папа и мама — застыли в ужасе с раскрытыми ртами.
Перед тем, как прочесть вечернюю молитву и лечь спать, я пробрался в мое заветное место в холле, откуда было слышно все, о чем говорят родители в спальне.
— Мне сегодня показалось, что мы все еще на чердаке и никогда, никогда оттуда не выберемся… — говорила печально мама.
Какую связь имел чердак со мной и с Малькольмом?
Только ту, что и его, и меня наказали, заперев на чердаке?
Я тихо пробрался обратно в мою комнату и лег, напуганный разговором о моем «бессознательном» и страшась самого себя.
Под подушкой у меня всегда теперь лежал дневник Малькольма. Я впитывал в себя его страницы день и ночь. И становился все сильнее, все мудрее.
СУМЕРКИ СГУЩАЮТСЯ
Мама с папой сидели в гостиной следующим вечером перед камином. Незамечаемый ими, я скрючился возле двери на полу, думая, что они не вспомнят обо мне. Мне было неприятно думать о том, что я обманываю их, но иногда лучше знать наверняка, чем гадать.
Сначала мама молчала, а потом стала говорить о визите к психиатру.
— Барт ненавидит меня, Крис. Он ненавидит и тебя, и Джори, и Синди. Думаю, что и Эмму тоже… но презирает он только меня. Он не может простить мне того, что я люблю не только его.
Он притянул ее к себе и положил ее голову к себе на грудь. Так они и сидели.
Потом они неожиданно решили пойти проверить, спит ли Барт или убежал, и я был вынужден поспешно спрятаться в ближайшую нишу, чтобы меня не заметили.
— Он обедал? — спросил папа, когда они выходили из гостиной.
— Нет. — Она сказала это, будто хотела, чтобы Барт спал, боясь, что когда он не спит, проблем не избежать.
Но они умудрились разбудить его, и, не отвечая ни слова на их притворные извинения, он поднялся и проследовал в столовую.
Даже если мальчик не разговаривает много дней, а только мрачно и злобно на всех смотрит — семейный обед есть семейный обед.