Папа спокойно вошел в комнату Барта и присел на край кровати. Я знал, что Барт всегда чутко спит, но тяжесть папиного тела сразу перекатила тощую фигурку Барта на бок. Это разбудило бы даже меня, хотя я обычно спал крепко.
Я подкрался поближе и увидел, что под закрытыми веками глазные яблоки Барта быстро-быстро бегают, будто он наблюдает за игрой в теннис.
— Барт!.. Проснись.
Барт подскочил так, будто рядом пальнула пушка. Он испуганно уставился на папу.
— Сынок, еще нет и восьми вечера. Эмма приготовила лимонный пирог, который она поставила в холодильник. Не делай вид, что тебе не хочется. Вечер замечательный. Когда я был, как ты, мне представлялось, что сумерки — лучшее время для гулянья на улице. Можно прятаться, воображать себя шпионом, а вокруг красивые огни…
Барт глядел на папу так, будто тот говорил на иностранном языке.
— Полно, Барт, не торчи здесь в одиночестве. Мы с мамой тебя любим, ты это знаешь. И ничего страшного нет в том, что иногда ты что-то делаешь не так. Другие вещи гораздо больше значат. Например, честь, уважение людей. Перестань представляться не тем, кто ты есть. Тебе нет нужды становиться каким-то особенным; в наших глазах ты и так особенный.
Барт враждебно смотрел на папу. Отчего папа, такой мудрый и проницательный, не видел в Барте то, что видел я? Или он ослеп? Мама увидела это; она всегда видела людей яснее, чем папа.
— Послушай, Барт. Лето кончилось. И лимонный пирог будет съеден другими. Бери то, что дается тебе сегодня, или завтра его уже может не быть.
Почему он так цацкается с этим злобным мальчишкой?
Папа повернулся, чтобы уйти. Барт двинулся за ним, как тень.
Внезапно Барт быстро забежал вперед и встал перед папой:
— Ты мне не отец, — зарычал он, — и ты меня не обманешь! Ты ненавидишь меня и хочешь, чтобы я умер!
Папа тяжело опустился на стул рядом с мамой, которая держала на коленях Синди. Барт подошел к качелям и уселся, крепко вцепившись руками в веревки, будто боялся упасть с комнатных качелей.
Все ели превосходный лимонный пирог — все, кроме Барта. Папа поднялся и сказал, что ему надо навестить тяжелого больного в госпитале. Он бросил беспокойный взгляд на Барта и тихо сказал маме:
— Выбрось все из головы, родная, и не волнуйся. Я скоро буду. Наверное, Мэри Оберман — не лучший психиатр для Барта. Он ненавидит женщин; я найду другого психиатра, мужчину.
Он наклонился, чтобы поцеловать ее. Я услышал влажный звук поцелуя. Они так долго смотрели друг другу в глаза, будто читали там что-то.
— Я люблю тебя, Кэти. Пожалуйста, не волнуйся. Все будет хорошо. Мы выживем