Одежда ее могла бы сгодиться как мужчине, так и женщине. Она состояла из длинной рубахи с короткими рукавами, сшитой из бизоновой кожи и перехваченной в талии поясом со стеклянными бусами. Швы на рубахе отсутствовали; она была скреплена волосами на небольшом расстоянии друг от друга. Подол, причудливо вырезанный, окаймлялся перьями; он доходил только до колен. Митассы, или штаны, собранные у лодыжек, поднимались чуть выше колена, над которым привязывались подвязками из бизоновой кожи. Гумпесы, или башмаки, были гладкие и без украшений.
На руках этой женщины были железные кольца, на шее — два-три ожерелья из бус, в ушах серьги.
На поясе у нее висели с одной стороны пороховница, топор и нож, с другой — мешочек с пулями и длинная индейская трубка. Прекрасное ружье английской работы лежало на ее коленях.
Она сидела, поджав ноги, у костра и пристально смотрела на огонь, подперев рукой подбородок.
При появлении американцев она даже не пошевелилась, точно вовсе не заметила их присутствия.
Джон Брайт долго и внимательно всматривался в нее, наконец подошел и слегка коснулся ее плеча.
— Добро пожаловать, женщина, — сказал он. — Я вижу, вы озябли и не прочь посидеть у огня.
Почувствовав прикосновение, она медленно подняла голову и, устремив на собеседника взгляд, в котором не трудно было подметить некоторое помешательство, ответила ему по-английски глухим, гортанным голосом:
— Бледнолицые — безумцы. Они все воображают, будто находятся в своих городах, они никогда не думают, что в прерии даже деревья имеют уши и даже листья снабжены глазами, чтобы видеть и слышать все, что делается и говорится вокруг… Черноногие очень ловко снимают волосы.
Мужчины переглянулись при этих словах, смысл которых боялись понять, хоть он и не был достаточно ясен.
— Вы голодны? Хотите есть? — продолжал расспрашивать Джон Брайт. — Или, быть может, вы страдаете от жажды? Я могу, если вы пожелаете, дать вам хороший глоток огненной воды, чтобы согреться.
Женщина нахмурила брови.
— Огненная вода годится только для индианок, — возразила она. — К чему мне ее пить? Скоро придут другие — те, которые осушат ее у вас. Знаете ли вы, сколько часов вам осталось жить?
Переселенец невольно содрогнулся при этой неясной угрозе.
— Зачем вы так говорите со мной? — спросил он. — Разве я вас чем-нибудь обидел?
— Мне все равно, — возразила она, — я не живая, мое сердце давно умерло.
Движением медленным и торжественным она повертывала голову вокруг, пристально всматриваясь в окрестности.
— Вот, — продолжала она, указывая исхудалой рукой на зеленый холмик неподалеку, — вот где он пал, там и покоится. Его голову рассекли надвое ударом топора, когда он спал… Бедный Джеймс!.. Это место проклятое, разве вы не знаете? Одни только коршуны да вороны отдыхают здесь, и то изредка. Зачем же вы пришли сюда? Надоело вам жить, что ли?.. Слышите? Они идут! Скоро они будут здесь! Отец и сын переглянулись.