Не меняя направления движения, он сумел немного наклониться к земле. Историк принялся исступленно шептать воззвание: «Худ сохранил свои чертовы секреты. Старая ты свинья, Фенир! Здесь кругом такая зараза, от которой я никогда не отделаюсь. Посмотри повнимательнее вниз, чтобы заметить, в кого сейчас превратился твой своенравный сын!»
Временами мысли в голове у Фелисин приходили в порядок, и она пыталась противоборствовать тому водовороту ужасных событий, который разворачивался перед ее глазами. Солдаты стояли вдоль аллеи Колоннады в три ряда, однако некоторые зеваки из толпы вновь и вновь находили слабые места в этом грозном заслоне. Она видела, как ее цинично рассматривали, пытаясь задеть кулаками. Грязные лица что-то орали и плевали в нее. И даже когда Фелисин приходила в сознание, она видела только окружающие ее чьи-то уродливые руки – без пальцев, покрытые шрамами и коростой, которые старались подтолкнуть все вперед и вперед. Однако еще ни одна рука не дотронулась до священника, все его панически боялись. И пока во главе стоял Баудин, производящий еще более ужасное впечатление, чем окружающая их толпа, Фелисин считала себя в относительной безопасности.
Он убивал без усилий, отбрасывая с презрением бездыханные тела со своего пути, сопровождая это страшными криками и жестами, зазывающими новых жертв. Даже солдаты в своих островерхих шлемах чувствовали смущение от его насмешек, крепче берясь за пики и сжимая рукоятки своих мечей.
Оскалив рот в ужасной гримасе, Баудин шел под шквалом камней. Его нос был разбит точно брошенным обломком кирпича, невольничья туника, пропитанная кровью и слюной из-за постоянных плевков, превратилась в лохмотья. Однако каждого, кто попадался на его пути, он намертво хватал и душил. Сокрушительное продвижение Баудина замедлялось только тогда, когда охранники начинали проявлять в отношении его особое внимание, либо когда впереди спотыкалась леди Гаезин. Тогда он обнимал ее за руки чуть пониже плеч, не слишком нежно, а потом толкал вперед, не переставая все время изрыгать страшные проклятья.
Вокруг его фигуры в воздухе начал витать страх, и толпа разъяренных бедняков постепенно поредела. Скоро нападения прекратились вообще, несмотря на то, что град камней не ослабевал, причем некоторые из них даже достигали цели.
Тем временем шествие через город продолжалось. В ушах Фелисин стоял дикий звон, доставлявший сильную боль. Она слышала все, что творилось вокруг, однако картины, предстающие перед глазами, впечатляли ее еще сильнее.
Ворота были уже видны, когда толпа дикарей обнаружила брешь среди солдат-охранников; волна ярости прорвала оцепление и обрушилась на заключенных.