Убийца осторожно, как кошка, карабкался по каменным глыбам, припадая почти к самой земле. Он не хотел, чтобы какой-нибудь случайный ночной прохожий в Нижнем городе увидел его фигуру на фоне ночного неба. Вокруг стояла звенящая тишина, лишь несколько патрулей малазанской армии несли свою службу. Видимо, на них тоже подействовало это томящее безмолвие: ощущая себя, словно в некрополе, где живут одни только духи, солдаты время от времени перекликивались друг с другом, выясняя, все ли в порядке. Для Калама это было только на руку: периодически слыша из аллеи тревожные голоса, он мог не бояться внезапного нападения блюстителей порядка со спины.
Добравшись до вершины, он проскользнул между двумя огромными блоками известняка, которые когда-то образовывали часть внешней стены Главного дворца. Калам остановился, глубоко вдыхая пыльный ночной воздух, и посмотрел вниз, на спящие улицы Эхрлитана. Башня нынешнего кулака, бывшая когда-то резиденцией Священного Фалах'да, высилась в темноте над городом, подобно уродливой, сжатой в кулак руке, поднимающейся из черного угольного пласта. В этой башне сейчас затаился военный правитель Малазанской империи, закрывающий уши на пламенные предостережения Красных Мечей, малазанских шпионов и сочувствующих сторонников, которых еще не прогнали или не убили. Весь полк охраны располагался в собственных казармах башни. Они были призваны из внешнего укрепленного форта, построенного в стратегических целях вокруг Эхрлитана много лет назад. Башня не могла вместить такое количество народа, поэтому солдаты спали под звездами во дворе, прямо на каменных плитах. В гавани два древних фаларийских боевых корабля были отшвартованы от малазанских молов, а в доках империи осталась позабытая недоукомплектованная команда моряков. Малазане находились под осадой, хотя официальной войны им до сих пор никто не объявлял.
Калам почувствовал внутри себя борьбу двух пристрастий. С одной стороны, с момента рождения он жил и рос среди населения, оккупированного империей, однако с другой – вся его сознательная жизнь прошла в рядах под ее знаменами. Калам воевал за императора Келланведа, за Дассема Ультора, Ветряного Парня и Дуджека Однорукого. Но Лейсин не принадлежала к их числу: предательство сорвало эти узы много лет назад. Император вырвал бы сердце восставших с первого удара: короткий, но беспощадный террор отбил бы охоту к сопротивлению власти на долгие, долгие годы. Но Лейсин сделала по-другому, она оставила старые раны, которые постепенно начали гнить, и о том, к чему это привело, боится говорить даже сам Худ.