– Вот и Лютер так считает, – со скрытым ехидством заметил Федерман.
– Мои слова вовсе не значат, что я хоть в чем-то согласен с этим Антихристом во плоти. Я верный сын святой римской апостольской церкви, – поспешил заявить Спира.
– Кто же в этом сомневается? – прикидываясь дурачком, спросил Федерман.
Гуттен беспокойно заерзал на стуле, благодаря судьбу, что Гольденфинген плывет на другом корабле.
– Да, – продолжал Спира, – я считаю, что всякая ведьма должна быть сожжена. В Швабии, в южногерманских землях, мы послали на костер больше двадцати тысяч этих тварей. Я самолично присутствовал при многих сотнях казней.
– Вам нравится, должно быть, глядеть на огонь? – с издевательским простодушием спросил Федерман.
– Нет! Это зрелище никому нравиться не может, но оно охраняет душевное здоровье народа. Я учился теологии в Гейдельбергском университете и…
– Кто знает, получи вы докторскую шапку, быть может, стали бы генералом Святейшей Инквизиции, а не плыли бы за тридевять земель во главе отряда проходимцев и бродяг.
– Ваша прозорливость, сударь, повергает меня в изумление, – с не меньшей язвительностью ответил Спира. – Как вы правы! Конечно, истинное мое призвание – вопросы веры и борьба с дьяволом. Я и впрямь мог бы сделаться Великим Инквизитором, если бы тем, кому я служу, не было угодно назначить меня начальником этой экспедиции – вашим, сударь, начальником.
Пять кораблей, отправляющиеся в Новый Свет, покачивались на рейде в бухте Санлукар-де-Баррамеда. Море было неспокойно; небо затянули грозовые тучи, и отплытие пришлось перенести еще на день.
Но вот наконец этот день настал, и флотилия под барабанный бой и гром артиллерийского салюта вышла в открытое море, взяв курс на Америку.
На каждом корабле было размещено по двадцать лошадей – десять с каждой стороны. Хорхе Спира устроился на полуюте флагманского судна, а остальные офицеры предпочли носовые каюты. Франсиско Веласко ворчал не переставая:
– Лошадям куда просторней, чем людям.
В эту минуту, словно отзываясь на слова хозяина, заржал его жеребец.
– А-а! Ты еще насмехаешься надо мной, негодная кляча?! Посмотрим, как ты запоешь, когда мы выберемся на сушу и я влезу к тебе на спину!
Слева и справа от лошадиных стойл для пятидесяти рядовых членов экипажа были в два яруса подвешены койки, причем так низко, что Себальос не удержался от язвительного замечания: «Бедный, бедный Инфанте! Ему даже на спину не лечь – нос пробьет доски палубы».
Провизия хранилась в кормовой части трюма под замком, а запасы вина и пресной воды – на носу. Все остальное пространство заняли подвесные койки – их хватило на двадцать пять человек, а прочим пришлось довольствоваться охапками соломы.