– Россия всходит на Голгофу…
Кашляя и с хрипом отхаркивая мокроту, кто-то пробовал иронизировать:
– Голгофа… с той лишь разницей, что вместо кремнистого пути – снег, притом мокрый, плюс чертовский холодище.
– Не знаете, господа, где ночевка?
– В Екатеринодаре.
– В Пруссии мы однажды такой вот поход ломали…
– Как-то нас приветит Кубань?.. Что?.. Разумеется, там иное дело.
– У вас есть курить? – спросил у Листницкого поручик Головачев.
Он снял грубую варежку, взял папиросу, поблагодарил и, высморкавшись по-солдатски, вытер пальцы о полу шинели.
– Усваиваете демократические манеры, поручик?.. – тонко улыбнулся подполковник Ловичев.
– Поневоле усвоишь… Вы-то… или дюжиной носовых платков запаслись?
Ловичев не ответил. На красносединных усах его висели зеленоватые сосульки. Он изредка шморгал носом, морщился от холода, проникавшего сквозь подбитую ветром шинель.
«Цвет России», – думал Листницкий, с острой жалостью оглядывая ряды и голову колонны, ломано изогнувшейся по дороге.
Проскакало несколько всадников, среди них – на высоком донце Корнилов.
Его светло-зеленый полушубок, с косыми карманами по бокам, и белая папаха долго маячили над рядами. Густым рыкающим «ура» провожали его офицерские батальоны.
– Все бы это ничего, да вот семья… – Ловичев по-стариковски покряхтел, сбоку заглянул в глаза Листницкого, как бы ища сочувствия. – Семья осталась у меня в Смоленске… – повторил он. – Жена и дочушка – девушка. На рождество исполнилось ей семнадцать лет… Каково это, есаул?
– Да-а-а…
– Вы тоже семейный? Из Новочеркасска?
– Нет, я Донецкого округа. У меня отец остался.
– Не знаю, что с ними… Как они там без меня, – продолжал Ловичев.
Его с раздражением перебил Старобельский:
– У всех семьи остались. Не понимаю: чего вы хнычете, подполковник?
Уди-ви-тельный народ! Не успели выйти из Ростова…
– Старобельский! Петр Петрович! Вы были в бою под Таганрогом? – крикнул кто-то сзади, через ряд.
Старобельский повернулся раздраженным лицом, пасмурно улыбнулся:
– А… Владимир Георгиевич, вы какими судьбами в наш взвод? Перевелся?
С кем не поладил? Ага… ну, это понятно… Вы спрашиваете про Таганрог?
Да, был… а что? Совершенно верно… убили его.
Листницкий, невнимательно прислушиваясь к разговору, вспоминал свой отъезд из Ягодного, отца, Аксинью. Его душила внезапно задымившаяся на сердце тоска. Он вяло переставлял ноги, смотрел на колыхавшиеся впереди стволы винтовок с привинченными штыками, на головы в папахах, фуражках и башлыках, раскачивавшиеся в ритм шагу, думал:
«Такой вот, как у меня, заряд ненависти и беспредельной злобы несет сейчас каждый из этих пяти тысяч, подвергнутых остракизму. Выбросили, сволочи, из России – и здесь думают растоптать. Посмотрим!.. Корнилов выведет нас к Москве!»