Их окликнул Абрамсон:
– Вы скоро придете? У меня к тебе, товарищ Бунчук, есть дело. Мы думаем использовать тебя на одной работе.
– Я приду через час.
На улице Анна прямо и мягко глянула в глаза Бунчуку, досадливо помахала рукой:
– Илья, Илья, как я нехорошо смутилась… Как девчонка! Это объясняется, во-первых, неожиданностью, во-вторых, нашим половинчатым положением. В сущности, кто мы с тобой? Идиллические «жених и невеста»?
Знаешь, в Луганске у меня как-то Абрамсон спрашивает: «Ты живешь с Бунчуком?» Я опровергла, но он весьма наблюдательный парень и не мог не видеть того, что бросалось в глаза. Он ничего не сказал, но по глазам я видела – не верит.
– Рассказывай же про себя – что и как ты?
– О, мы там качнули дело! Сколотили целый отряд в двести одиннадцать штыков. Вели организационную и политическую работу… да разве все это расскажешь в двух словах? Я еще не могу опомниться от твоего появления.
Где ты… ночуешь где? – прерывая разговор, спросила она.
– Тут… у товарища.
Бунчук замялся, сказав не правду: эти ночи проводил он в помещении штаба Сиверса.
– Ты сегодня же перейдешь к нам. Помнишь, где я живу? Ты провожал меня когда-то.
– Найду. Но… не стесню я твою семью?
– Оставь, никого ты не стеснишь и вообще об этом не говори.
Вечером Бунчук, забрав свои пожитки, умещавшиеся в просторной солдатской сумке, пришел в тот окраинный переулок, где жила Анна. На пороге небольшого кирпичного флигеля его встретила старуха. Лицо ее неясно напоминало Анну: тот же иссиня-черный блеск глаз, тот же с горбинкой нос, только кожа морщинистая и землистая, да провалившийся рот пугает старостью.
– Вы – Бунчук? – спросила она.
– Да.
– Прошу вас, проходите. Дочь говорила мне о вас.
Она проводила Бунчука в маленькую комнату, указала, куда положить вещи, ревматически сведенным пальцем повела вокруг:
– Здесь вы уже будете жить. Койка эта вашей милости.
Она говорила с заметным еврейским акцентом. Кроме нее, в доме был небольшой подросток – девочка, тщедушная и такая же, как Анна, глубокоглазая.
Анна пришла спустя немного. Она внесла с собою шум и оживление.
– У нас никого не было? Бунчук не приходил?
Мать ответила ей что-то на родном языке, и Анна твердой скользящей походкой подошла к двери:
– К тебе можно?
– Да, да.
Бунчук, поднявшись со стула, пошел ей навстречу.
– Ну, как? Устроился?
Она довольным, смеющимся взглядом оглядела его, спросила:
– Ты что-нибудь ел? Пойдем туда.
За рукав гимнастерки ввела его в первую комнату, сказала:
– Это, мама, мой товарищ, – и улыбнулась. – Вы его не обижайте.
– Ну что ты, разве можно такое?.. Он – наш гость.