– Пока медведь не убит, шкуру делить нечего, любезный друг.
– Убит? Никакого убийства, ни капли крови.
– О боже правый! Да это ж пословица.
Панин на мгновенье задумался, глаза его стали хитрить, вилять, испугались. Он быстро прикинул в уме и сказал:
– Сие мыслится мне, как наиболее законное и логически возможное. Но я не чураюсь и от другой комбинации. Отнюдь нет, отнюдь нет…
– На престол – государыню! – вполоборота уставился на Панина гетман; глаза его тоже стали хитрить и вилять.
– Хотя бы… Отнюдь не чураюсь вашей мысли. Только – мнится мне – самодержавные права будущей повелительницы надлежит ограничить.
– А как именно? – и гетман, сморщив гладкий подбородок, развел руками. – Это неудобь-имоверное дело зело хлопотливо и гораздо сложно.
Панин состроил недовольную мину.
Чтоб пояснить свои мысли, гетман сказал:
– Орловы там, с матушкой-то. Гвардия… о! – и поднял палец.
– Вы – тоже гвардия! – воскликнул Панин. – Вы ж гвардии Измайловского полка полковник.
– Який бис! – воскликнул и гетман, горько усмехаясь. Сей день – полковник, а завтра – покойник… Ха! Каша заваривается крутая… А говорится: не круто начинай, да круто кончай.
Панин с искренней дрожью в голосе сказал:
– Мне близки интересы моего воспитанника цесаревича Павла Петровича, коего я люблю паче сына. Мальчик одаренный, острый, и сердце его в руце божией, – и чувствительный Панин слегка прослезился. – Когда я говорил о нем как о будущем государе, Екатерина Алексеевна, видя, что ее собираются низвести до роли регентши, изволила жаловаться на свое несчастное положение. Она даже всплакнула при сем, чем и сделала в душе моей колебание.
– Ну, слеза у матушки скоро сохнет.
Вельможи снова, лицо в лицо, крепко взялись за руки, снова пытливо глядели друг другу в глаза. «Веришь ли? Не предашь ли?» – мысленно вопрошали один другого. «Верю тебе, не предам тебя. Верь и ты мне». Оба горячо обнялись. Панин сказал:
– Ежели иного исхода нет, пущай, коли так, матушка садится на престол. Ну что ж… За ней сила, за нами государственный опыт и разум…
Попытаем побороться.
Взволнованный гетман вдруг оживился, широко задышал, глаза засверкали. Ударяя в левую ладонь ребром правой, он сердито прошипел:
– А можно о-так, о-так, с Орловыми: Гришу – геть, – Алешу – геть, а как император Павел в возраст войдет, матушку такожде – геть!
Панин улыбнулся. Вельможи опять крепко пожали друг другу руки. Долго думали, взвешивали все обстоятельства сложного дела. И все же вопрос о том, кого возводить на престол: мать или сына, – остался не вполне выясненным.
– По моему разумению, – Панин деликатно взял гетмана под руку и пошел с ним к окну, – вы, гетман, всенепременно должны заманить царя в Петербург. К вам царь имеет полный решпект, и я чаю, – вы сможете сие сделать.