Петр вскочил на скамейку шлюпки, сбросил плащ и, выставив напоказ андреевскую чрез плечо ленту, резким голосом приказал:
– Караульный, всмотрись!.. Перед тобой сам император Петр!..
– У нас больше нет императора Петра! – дерзко отвечал в трубу мичман Кожухин. – У нас императрица Екатерина. Ретируйтесь прочь!
Кровь бросилась Петру в голову, зазвенело в ушах, похолодело сердце.
– Что это значит, князь? – дергаясь, закричал он сиплым голосом на Барятинского (у молодого флигель-адъютанта душа ушла в пятки). – Извольте повторить, что вам сказал мой Девьер!
– Генерал Девьер приказал доложить вашему величеству, что Кронштадт готов встретить своего императора и постоять за него до последнего издыхания.
– Так в чем же дело?
Но Барятинский и сам не понимал, что тут происходит.
А вышло очень просто. Лишь только князь Барятинский с радостным известием выбрался на шлюпке из Кронштадта в Петергоф, как в Кронштадт в девять часов вечера благополучно прибыл посланный Екатериной адмирал Талызин. Он там искусно и быстро склонил на сторону Екатерины коменданта Нуммерса, арестовал, подосланного Петром голштинского генерала Девьера и привел матросов с солдатами к присяге императрице.
А мичман Кожухин все громче, все настойчивей кричал с бастиона в рупор:
– Ретируйтесь прочь! Иначе прикажу стрелять!
– Изменник!!! Арестовать, арестовать! – вне себя орал обезумевший царь, он весь содрогался, свирепо топал, тяжко дышал, все в его глазах темнело, качался берег с бастионами. Его подхватили под руки.
В Кронштадте бьют тревогу. Видно, как на бастионы бегут к пушкам солдаты. Тревога подымается и на всех судах флота. Пушкари и группы солдат ожесточенно орут с бастиона:
– Галеры прочь! Галеры прочь!.. Наводи пушки!..
Яхта и галера впопыхах рубят причальные канаты и на веслах спешно уходят в море.
Ошеломленный Петр, собрав последние силы, приказывает галере плыть в Ораниенбаум, яхте – в Петергоф.
Неожиданное вероломство верного императору Кронштадта потрясло Петра.
От огромной Российской империи и его неограниченной власти остались теперь два судна. Ораниенбаум да голштинский плохо вооруженный сброд.
Петр изнемогал. Мертвенно бледный, дрожащий, он едва сошел в каюту, свалился на диван и, застонав, впал в беспамятство. Рыдающая Елизавета Воронцова поспешила к нему. Был час ночи.