Он снова поклонился:
— Так редко бывает, миледи, что осуществленная надежда посрамляет самый смелый полет воображения…
Затем последовали выражения заботы о её благополучии, сожаления по поводу неблагоприятных обстоятельств, над коими он не имел власти и кои до сих пор препятствовали ему пасть к её ногам.
Блез, слушая поток любезностей де Норвиля, вынужден был признать, что человек этот великолепен, и позавидовал ему; гнев его от этого, однако, не утих.
— Надеюсь, мадемуазель, — говорил между тем де Норвиль, — то, что со времени нашей помолвки я исправил старые ошибки и обратился к покровительству его величества, не создаст у вас предвзятого мнения обо мне…
Она ответила дипломатично:
— Когда вы расскажете мне о причинах вашего обращения, мсье, то они, без сомнения, убедят меня. Разумеется, я с нетерпением ожидаю, когда смогу их выслушать, и надеюсь, что его величество позволит мне услышать их вскорости.
— Не позже, чем сегодня, — вставил Франциск. — Но пока что нам надо управиться с другим делом.
И обратился к де Норвилю:
— Мсье, вот этот арестант, Блез де Лальер, заявляет, что расписка, которую вы мне передали, — поддельная. Это весьма серьезное обвинение. Что вы можете ответить на него?
Центр сцены сразу же переместился. Однако глаза де Норвиля на миг ещё задержались на Анне, прежде чем он перевел рассеянный взгляд на Блеза.
— Подделка?
— Вы знаете, что это подделка, — вспыхнул Блез. — Вам известно, что я не принял предложенной вами должности капитана в войске герцога Бурбонского. Вам известно, что произошло во время обеда, когда вы и другие набросились на монсеньора де Воля, и то, как я один вместе с маркизом стоял на стороне короля и как мой отец из-за этого обошелся со мною. Я все ещё не могу поверить, что есть человек, настолько лишенный стыда, чтобы составить этот документ и подделать мое имя и печать в полном противоречии со всем, что произошло в действительности.
На этот раз де Норвиль спокойно выдержал пристальный взгляд Блеза. У него был невозмутимый, хотя немного скучающий вид. В конце речи Блеза он улыбнулся.
— Ваше величество, что я могу сказать? Бумага эта говорит сама за себя. Монсеньор Дюпра, я уверен, позаботился сравнить подпись и печать с другими, заведомо подлинными. А что до всего остального, тут только слово этого человека против моего — если не брать в расчет, что его действия подтверждают мою правоту. Я признаю, что если бы он исправно служил вашему величеству, то оставалось бы место для сомнений. Но он послужил вашему величеству столь плохо, что вследствие его попустительства провалился главный, мастерски задуманный ход против врага. Разумеется, его расписка на сто пятьдесят ливров — не единственный счет к нему. Я весьма удивился бы, если бы он, будучи пойман, как сейчас, не объявил бы её подделкой. А что ещё ему остается?