Лед настолько тонок, что выглядит как прозрачная вода… А ну-ка, пусть де Норвиль заговорит так, как никогда не говорил раньше!
— Сир, я прошу ваше величество вспомнить о дьявольских чарах, которые пускал в ход этот архизлодей де Норвиль, чтобы представляться перед вашим величеством светоносным ангелом. Таковы были эти чары, что даже госпожа регентша или монсеньор де Воль не могли лишить его ореола в глазах вашего величества. А теперь обратимся к положению миледи: пленница, признанная английская шпионка… Если бы она предупредила ваше величество об этом двуличном негодяе, разве её слова были бы удостоены внимания, — кто она такая, чтобы верить ей? Разве, напротив, она не лишилась бы единственной возможности оказать услугу вашему величеству? Нет, сир, она была вынуждена, хотя и против своей воли, пойти на поводу у де Норвиля и, для вида действуя с ним заодно, рисковать даже жизнью своей ради вашего величества, что она и показала в полной мере прошлой ночью, прикрыв ваше величество своим телом от шпаги де Норвиля.
Блез взглянул на регентшу:
— Как иначе можно было разоблачить де Норвиля, если не позволить ему самому сделать это? Разве вы не согласны, мадам?
Луиза Савойская явно уклонялась от прямого ответа. Она вовсе не желала принять на себя вину за такой рискованный план, как тот, которому она сама содействовала.
— Наверное… — пробормотала она.
— По крайней мере, так считала миледи, — продолжал Блез. — Когда я прибыл сюда, мы сразу же переговорили. Я сообщил ей о присутствии монсеньора маршала в Фере. Все, что произошло потом, всецело обусловлено её распорядительностью. Если бы мы не были союзниками на службе вашего величества, как иначе я мог бы укрыться в её комнате? И в связи с этим было бы уместно разоблачить ложь, с помощью которой де Норвиль перед смертью пытался погубить ее…
Блез сделал паузу — для большего эффекта. Взгляды всех присутствующих в зале не отрывались от него.
— Ну?.. — поторопил король. — Ну же?
— Я подслушал последний разговор миледи Руссель с де Норвилем. Она отбросила личину, которую носила перед ним, осудила его подлость, провозгласила себя слугою вашего величества. Не так ли, миледи?
— Да… я говорила в этом смысле.
— И страшно рисковали…
Блез живописал яркими красками гнев и ненависть де Норвиля. Он тут же заколол бы её, если бы осмелился. Но при сложившихся обстоятельствах он поступил ещё хуже: влил в милостивую душу и ум его величества яд ненависти к ней, за что, как искренне надеется Блез, ныне несет справедливую кару в преисподней.
— Итак, добрый государь мой, — заключил Блез, опускаясь на колени перед королем, — моя невеста и я предаем себя августейшему милосердию вашего величества…