Не успел я освоиться, как на палубу поднялся молодой человек, лет двадцати пяти.
— Ты, что ли, Стоянов? Покажи-ка свою бумагу! Ага, Стоянов Клим, тыр-пыр, туда-сюда… В Академию, говоришь, собрался? Молодец! — неожиданно завершил он свою тираду.
— Это почему? — переспросил я, ожидая подвоха.
— Да потому, что в этом болоте ты единственный, кто решил уйти в нормальный мир, к нормальной жизни. За последние пять лет никто с нашей планеты не пытался завербоваться. Мне вот решимости не хватило, я только иллюзию свободы себе создаю, когда управляю «Азалией». Вроде как вся река — моя. А ты — молодец.
— В Академии со свободой тоже не очень…
— Это ты зря. Да, ты должен отработать на Федерацию, но никто при этом не мешает тебе заниматься своими делами, а твои пожелания по месту работы или жизни рано или поздно примут к сведению. И вообще, Клим — кстати, меня зовут Ярек — лучше жить в огромном мире, чем на захудалой планетке. Типа, здесь у тебя большой выбор будущего…
Не переставая говорить, Ярек привязывал какие-то тросы, натянул тент, защёлкнул цепочку на проходе.
— Смотри, замёрзнешь, спускайся в салон. А потом я тебе рубку покажу, ладно?
— Конечно! Я бы очень хотел посмотреть…
— Ну и отлично. Увидимся!
Настроение резко улучшилось, я посматривал вокруг уже с воодушевлением, предвкушая новые впечатления.
Ховер задрожал, приподнялся над водой, боком отполз от причала и по широкой дуге начал движение к фарватеру, постепенно набирая скорость. Мы двигались всё быстрее, ветер начал свистеть в леерах, заполнять лёгкие, как под давлением, и я почувствовал себя почти счастливым. Впрочем, воздух над рекой оставался прохладным, несмотря на то, что солнце поднялось уже высоко, так что я очень скоро замёрз и спустился вниз.
Пассажиров в салоне было совсем немного, две семьи с детьми расположились у передней обзорной галереи, да несколько рабочих, по виду явно лесники, дремали в удобных креслах. Обычная картина, у нас люди не любят часто перемещаться, предпочитая осёдлый образ жизни.
Высмотрев себе подходящее кресло в сторонке, я устроился поудобнее и принялся наблюдать пейзаж. Не скажу, что видел реку впервые, но до этого мне довелось любоваться её просторами только с берега, а сейчас я двигался по самой реке. Точнее, над рекой, но всё равно, ощущал себя немного моряком. Мне нравилось теперешнее отрешённое состояние. О доме я уже забыл, он ушёл в прошлое, чтобы никогда больше не появляться, а о будущем думать не хотелось, будущее навевало страх. Что там в Академии, как сложится — всё скрывал туман неопределённости, зыбкой многовариантности. Что толку думать о том, на что ты в данную минуту повлиять никак не можешь?