— Такой подвиг не скоро забудешь, — сказал король. — Но то, что этот человек еще жив, служит столько же доказательством снисходительности вашей светлости, сколько моей.
— Должен признаться, государь, что я был в его руках, — ответил Ормонд, — и он бы убил меня, если бы решил прикончить на месте, а не повесить на Тайберне — спасибо ему за такую честь. Я бы давно уже был на том свете, сочти он меня достойным пули, ножа или еще чегонибудь, кроме петли. Посмотрите на него, государь! Если бы негодяй посмел, он бы в эту минуту сказал, как Калибан в пьесе: «Шаль, что я этого не сделал».
— Черт побери, — заметил король. — Его злодейская усмешка именно это, кажется, и выражает. Но он прощен мною, и вы, ваша светлость, тоже простили его.
— Строгость показалась мне неуместною, — ответил герцог Ормонд, — когда речь шла о моей собственной ничтожной жизни, после того как вашему величеству угодно было простить ему его более преступное и дерзкое покушение на вашу корону. Не могу понять только неслыханной наглости этого кровожадного разбойника, кто бы его сейчас ни поддерживал: как он осмелился показаться в Тауэре — месте, где было совершено одно из его злодейств, — и еще передо мною, чуть не ставшим жертвой другого его злодеяния?
— Впредь этого не случится, — сказал король. — Запомни, Блад, если ты осмелишься еще когда-нибудь появиться перед нами, как сейчас, я прикажу палачу отрезать тебе уши.
Блад поклонился и с бесстыдным спокойствием, делавшим честь его хладнокровию, ответил, что зашел в Тауэр случайно, поговорить с приятелем по важному делу.
— Его светлость герцог Бакингем, — добавил он, — знает, что у меня не было других намерений.
— Убирайся прочь, негодяй! — вскричал Бакингем, которому притязание полковника на знакомство с ним было так же неприятно, как городскому повесе, уличенному на людях и средь бела дня в тайных связях с подлецами и мерзавцами, участниками его ночных похождений. — Если ты осмелишься еще раз произнести мое имя, я велю бросить тебя в Темзу.
Получив такой отпор, полковник с бессовестною наглостью повернулся и спокойно пошел прочь. Все смотрели с изумлением на этого гнусного злодея, хорошо известного своими преступлениями и отчаянной храбростью. Некоторые даже пошли за ним следом, желая получше рассмотреть пресловутого полковника Блада, — так собираются птицы вокруг совы, если она вдруг появится при солнечном свете. Но подобно тому, как эти неразумные существа держатся на безопасном расстоянии от когтей и клюва птицы богини Минервы, так никто из тех, кто последовал за полковником, чтобы разглядеть его, как нечто зловещее, не решился обменяться с ним взглядом или хотя бы выдержать один из тех грозных, убийственных взоров, которыми он время от времени окидывал осмелившихся подойти поближе. Как испуганный, но угрюмый волк, что боится остановиться, но не хочет и удрать, дошел он до ворот Изменника, сел в ожидавшую его маленькую лодку и скрылся из глаз.