Когда эта история дошла через несколько дней до Парижа, французский король Генрих IV страстно воскликнул:
— Она единственный настоящий монарх! Она единственная, кто знает, как нужно править!
Вся Европа уважала Елизавету Тюдор за мужество, проявленное в этом деле.
Никто из фрейлин не удивился, когда и лорд Бурк, и граф Кемп пришли навестить Валентину после завершения этих событий. Она не хотела принимать их, но фрейлины громко запротестовали.
— Эта зима была такой мрачной, — пожаловалась обычно довольная Маргарет Дадли, — а сейчас наступил Великий пост и нельзя посещать представления или ходить в Беар-Гарден. Пожалуйста, леди Бэрроуз! Пожалуйста, позвольте джентльменам остаться и по крайней мере поиграть в карты.
— Очень хорошо, но ведите себя потише. Никакого шума и крика, потому что королева хотя и отрицает это, глубоко скорбит о графе Эссексе.
— Если я не могу встретиться с вами наедине, божественная, тогда я согласен делить вас с такой приятной и очаровательной компанией, — сказал Том Эшберн.
Фрейлины захихикали, и Гонория де Бун сказала весьма кокетливо:
— Жаль, что мы не можем танцевать в комнате фрейлин по вечерам, как делали раньше.
— Танцев не будет, Гонория, — твердо сказала Валентина.
— Не правда ли, она очень строга, миледи? — заметил граф.
— О нет, милорд! — серьезно возразила Бесс Стенли. — Леди Бэрроуз самая добрая дама. Мы никогда не были так довольны, с тех пор как появилась она.
— Ах, — вздохнул граф, — вам всем повезло, потому что ко мне леди Бэрроуз совсем не добра.
— Том, ведите себя прилично, — Валентина рассмеялась неожиданно для самой себя.
— Я не могу сказать, как мне радостно слышать, что Вал не поощряет ваши жалкие попытки соблазнить ее, — сказал лорд Бурк.
— Я не поощряю его, но и не расхолаживаю, как я делаю это и с вами, милорд, — едко ответила Валентина.
— Есть ли что-нибудь более острое, чем женский язык? — осведомился Том Эшберн.
— Ничего нет, честное слово! — согласился лорд Бурк, и фрейлины снова захихикали.
— Мы будем играть в карты, джентльмены, или нет?
— Ты так волнуешься, оттого что боишься опять проиграть мне? — поддел ее Патрик. — Не можешь дождаться, когда начнется игра?
— Ха, сэр! Насколько я помню, когда мы в прошлый раз играли в карты, вы проиграли мне, — возразила Валентина, — А ты никогда не давала мне возможности отыграться, насколько я помню, — сказал он.
— На карту была поставлена моя честь, потому что вы обвинили меня в том, что я плохо играю, еще до того, как мы начали играть, — снова возразила Валентина.
— Твоей чести ничего не грозит, когда дело касается меня, мадам, — ответил он, и она покраснела, удивив и заинтересовав этим фрейлин.